— А я и не спала вовсе, — неожиданно произносит Трайна, открыв лукаво смеющиеся глаза. Она обнимает мужа за шею и привлекает к себе. — Ничего, — ласково, с необыкновенной нежностью шепчет она ему на ухо, — ничего, бог милостив, поможет… Ведь это он нас свел… Он не оставит нас… Будут и дрова и свечи. Заработок найдется… Все будет хорошо… Очень хорошо… Правда, Иоселе, правда?
Иосл не отвечает. Он весь дрожит.
Трайна чуть отстраняет его от себя.
— Смотри на меня, Иосл, — вдруг требует она.
Иослу хочется исполнить ее желание, но он не может.
— Батлен[35], — говорит она мягко. — Все еще не привык, да?
Он пытается спрятать голову на ее груди, она не дает.
— Чего ты стесняешься, батлен? Целовать можешь, а смотреть — нет?
Он хочет поцеловать ее; она уклоняется.
— Ну, прошу тебя, посмотри на меня!
Иосл заставляет себя поднять веки; но тут же снова опускает их.
— Прошу тебя, — говорит она еще нежнее, еще мягче.
Иосл смотрит. Теперь она опускает глаза.
— Скажи-ка только правду, прошу тебя, я красивая?
— Да! — шепчет Иосл, и она ощущает на себе его горячее дыхание.
— Кто тебе сказал?!
— Сам вижу! Ты королева, настоящая королева!
— А скажи мне, Иосл, ты всегда… всегда будешь таким?
— Каким таким?
— Я хотела сказать, — голос ее дрожит, — так добр ко мне…
— А как же?
— Так сердечен?
— Как же иначе?
— Всегда?
— Всегда, — заверяет он ее.
— И кушать всегда будешь со мной вместе?
— Конечно… — отвечает он. — Хотя и не беру на себя обетов…
— И… никогда не будешь на меня кричать?
— Никогда…
— Никогда не будешь обижать?
— Обижать? Я? Тебя? Как? За что?
— Не знаю… Фрейда говорит…
— О, эта ведьма!..
Иосл снова тянется к жене, она его опять отстраняет.
— Иоселе…
— Что?
— Скажи, как меня зовут?
— Трайна…
— Фи, — поджимает она губки.
— Трайнеши, — поправляет себя Иосл.
Она все еще недовольна.
— Трайненю…
— Нет!
— Ну, Трайна, жизнь моя, утеха моя, сердце мое… Так хорошо?
— Да, — отвечает она, счастливая, — но…
— Что «но», душа моя, радость моя?
— Послушай, Иосл, но если… — запинается она.
— Ну что «если»?..
— Если, упаси бог, нам когда-нибудь придется туго… Я буду мало зарабатывать… И тогда ты… ты, может быть, будешь… кричать на меня….
Ее глаза наполняются слезами.
— Боже сохрани! Боже сохрани!
Иосл вырывает свою голову из рук жены и припадает к ее еще раскрытым губам.
— Погибель на них, чтобы им руки и ноги свело! — вдруг раздается за ширмой. — Губы у них зудят, целуются! Глаз не дают сомкнуть!
Это голос Фрейды — хриплый, резкий, злой.
Штраймл[36]
Пер. Л. Юдкевич
о профессии я шапочник, а в основном — мастер по штраймл. Правда, живу я главным образом с пошивки крестьянских сермяг и кожушков носильщикам.
Иной раз ко мне забредет и мельник Лейба со своей енотовой шубой.
Правда, шить штраймл случается редко, очень редко. Кто в самом деле носит теперь штраймл? Разве только раввин. А штраймл всегда переживет раввина.
Верно и то, что если случится шить штраймл, то шью я ее задаром или почти задаром. Во всяком случае, к своей работе я докладываю. Все это так. И все же я в основном мастер по штраймл, потому что шить эту шапочку для меня одно удовольствие. Если уж она попадет мне в руки, я молодею и снова чувствую, кто я и на что способен.
Где, посудите сами, мне еще искать радость в жизни?
Когда-то я любил шить крестьянские сермяги.
Во-первых, — почему бы и нет?
Во-вторых, думалось так: «Мужичок дает нам хлеб. Летом в поле ему приходится тяжко и горько, и я не могу защитить его от зноя, так хоть зимой, когда он отдыхает, защищу его от стужи».
А в-третьих, была у меня на этот счет замечательная песенка.
Я был молод, голос мой гремел, как колокол. Вот, бывало, шью и пою:
И в таком же духе еще несколько куплетов. А вся песенка, понятно, была сочинена только ради последней строчки, чтобы выходило: «Мирьям, жаждой рот свело!»
А это потому, да будет вам известно, что ныне благочестивая, добродетельная и блаженная в женах Мирьям-Двося в те времена еще не была главным авторитетом у наших женщин, не звала меня, как теперь, Берл Колбаса, а ласково — Береле, я же называл ее Мирьям-душка. Надо признаться, был такой грех — любили мы друг друга. И вот, как только, бывало, услышит последнюю строчку моей песни о том, что «жаждой рот свело», так тут же несет мне вишневки. А вино, как известно, здорово горячит кровь. Я, бывало, недолго думая хвать ее за юбки и припечатаю горячим поцелуем алые уста-вишенки… Вдвойне освеженный, я вновь принимался за сермягу.
35
Батлен — завсегдатай синагоги, проводящий время в словопрениях по толкованию священного писания; иногда означает «простак», «бездельник».