Когда я подавала что-нибудь отцу или когда мама входила в комнату, я сразу вспоминала о моем прегрешении, и у меня начинали дрожать руки, кровь отливала от лица. Но каждый вечер я обещала выйти и завтра, да и не было у меня причин его избегать. Он даже за руку меня больше не брал, не повторял, что я красивая девушка. Он только разговаривал со мной да учил меня всяким песенкам… Однажды он принес мне кусочек рожка.
— Ешь, Лия!
Я отказалась.
— Почему? — спросил он грустно. — Почему ты не хочешь?
— Лучше бы кусочек хлеба, — вырвалось у меня. Как долго продолжались наши встречи и наши песни, не помню, но однажды он пришел очень грустный. Я сразу заметила это по его лицу и спросила, что с ним.
— Я должен уехать.
— Куда? — спросила я чуть слышно.
— На призыв.
Я схватила его за руку.
— В солдаты пойдешь?
— Нет, — ответил он, пожимая мне руку. — Я нездоров… У меня больное сердце, в солдаты меня не возьмут, но явиться я обязан…
— Ты вернешься?
— Конечно…
Мы помолчали.
— Я уезжаю только на несколько недель…
Я молчала. Он грустно посмотрел на меня.
— Ты будешь по мне скучать?
— Да…
Я сама не услышала своего ответа. Мы опять немного помолчали.
— Давай попрощаемся…
Моя рука еще лежала в его руке.
— Доброго пути! — произнесла я дрожащим голосом.
Он нагнулся ко мне, поцеловал и исчез.
Я долго стояла, как пьяная.
— Лия, — услыхала я мамин голос, мягкий и мелодичный, он напомнил мне о тех временах, когда отец еще был здоров. — Лиюшка!
Так меня давно не называли. Губы мои еще горели, я вздрогнула и побежала на зов. Дома своего я не узнала. На столе два чужих подсвечника с горящими свечами, водка, коврижка — отец сидит на стуле, опершись о подушку, и каждая морщинка на его лице улыбается. У стола еще несколько стульев, тоже чужих. И люди какие-то чужие — мама обнимает меня, целует, ласкает.
— Поздравляю, доченька, дочурка, Лиюшка, поздравляю!
Я не понимаю, что происходит, но сердце испуганно стучит, мне становится страшно, жутко… Мама выпускает меня из объятий, отец зовет меня к себе. Обессилев, я опускаюсь перед ним на колени. Он гладит меня по голове, перебирает волосы.
— Ты не будешь больше, дитя мое, терпеть голод и нужду; ты не будешь больше, дитя мое, ходить разутая и раздетая… Ты будешь богатой, да, очень богатой… Будешь платить меламеду за своих братишек… Теперь их никто не выгонит из хедера… и нам станешь помогать… Я выздоровею…
— Знаешь, кто твой жених? — спрашивает мама радостно. — Сам реб Зайнвл! Сам реб Зайнвл! Сам реб Зайнвл послал к нам свата…
Не знаю, что со мной случилось, но очнулась я среди бела дня в постели.
— Слава богу! — воскликнула мама.
— Да будет благословенно имя его! — сказал отец.
И меня снова начали обнимать и целовать. Больше того — мне подали варенье! Не хочу ли я воды с сиропом? Может быть, немножко вина?
Я снова закрыла глаза, заливаясь слезами.
— Хорошо, хорошо, — радуется мама, — пусть выплачется, моя бедная девочка! Это наша вина — сразу такую радость сообщили! Так неожиданно! Сердце может разорваться, упаси бог! Но теперь — хвала господу! Облегчи свое сердце слезами! Пусть со слезами уплывут все беды, и пусть новая жизнь начнется, новая жизнь!..
В человеке живут два духа, дух добра и дух зла. Добрый дух велел мне забыть лекарского помощника: ведь я ела варенье реб Зайнвла, пила его воду с сиропом и одевалась за его счет, а злой дух уговаривал меня сказать отцу и матери, что я ни за что на свете не пойду за реб Зайнвла. Реб Зайнвла я не знала; может быть, когда-нибудь и видела, но либо забыла, либо просто не обратила внимания.
На следующую ночь мне снилось, что я стою под свадебным балдахином.
Жених — реб Зайнвл. У меня отнялись ноги, и вместо того, чтобы обвести вокруг жениха, подружки несут меня по воздуху… Потом провожают домой.
Мама, приплясывая, выходит мне навстречу с пирогом, и вот уже подан золотистый бульон.
Я боюсь поднять глаза. Я знаю, что увижу рядом с собой страшного, кривого старика, с длинным-предлинным носом… Тело мое покрывается холодным потом, а старик вдруг шепчет мне на ухо:
— Лиюшка, ты красивая девушка!
Но голос совсем не старческий, это голос того, другого… я приоткрываю глаза — вижу и лицо другого… «Т-с-с… — шепчет он мне. — Никому не говори — я заманил реб Зайнвла в лес, запихнул в мешок, привязал к мешку камень и бросил в реку (о чем-то похожем мне когда-то рассказывала мама), я здесь вместо него!..»