Так-то, брат! По рассказам стариков, когда-то были аристократы, которые могли себе позволить роскошь отказываться от работы. Теперь самая тяжелая работа не в тягость, за ней гоняются, ее ищут, выпрашивают. А выпросив, дрожат, как бы, упаси бог, не потерять ее, как бы всевышний, а за ним и работодатель не передумали. Пусть заваливают тебя работой, пока ноги не протянешь, пока она тебя не задавит… А то вдруг кончится работа? Или заболеешь и нитки выскользнут из дрожащих рук?
А что тебя ждет на старости лет? Что будет с тобой, когда наступит серая, хилая старость?
Когда видишь вокруг себя столько больных и изможденных пожилых ткачей, поневоле задумываешься о болезнях и о немощной старости. В самом деле, как не заболеть, если ты работаешь по пятнадцать — шестнадцать часов в сутки, дышишь клеем и пылью от крашеной пряжи, довольствуясь при этом ломтем хлеба с селедкой днем и постной похлебкой вечером? На здоровую старость трудно рассчитывать. А у кого есть жена и дети? Те идут ко дну с грузом на шее…
Ты бы посмотрел, как приходит с работы домой ткач, как он украдкой бросает испуганный взгляд на измученную жену и на детишек — кожа да кости, — которые точно в глухом лесу растут! Ты бы видел, как торопливо он проглатывает свою скудную похлебку и тотчас же бросается на кровать!
Он хочет заснуть, закрыть глаза, чтобы не видеть страданий и слез…
Но это не помогает. Жизнь тяжелая, и сновидения тяжелые: снится, что жена заболела и не на что лечить ее; в драке за ломоть хлеба ребенок сломал другому палец; вдруг домохозяин заявляется и топает ногами: деньги ему подавай, а то он всю семейку выбросит среди зимы на улицу. Утром, проснувшись, отец семейства не сразу догадывается, что надо открыть глаза, — так трудно отличить явь от сновидений.
Стоит собраться нескольким старым ткачам, как сразу начинается разговор о хороших временах. Не о тех, которые придут — их уже никто не ждет, — но о старом добром времени, когда ткач работал на себя — собственный станок, собственная пряжа — и свой товар сбывал сам. От пятнадцати до двадцати рублей в неделю зарабатывал и ни от кого не зависел, был свободным человеком, даже в городских делах имел голос. Говорят, ткачи выделяли своего представителя в общину. Теперь ткач — простой рабочий — пряжа не его, товар он сдает. Он не знает, сколько стоит пряжа, не его это дело, не знает, во сколько оценивается его труд; он получает со «звезды». Семь-восемь копеек за звезду считается приличной платой.
Да, я забыл, что разговариваю с сапожником, который не знает, что такое звезда. Представь себе, что ты живешь в большом городе и работаешь вовсе не на своих заказчиков. Кожи ты не покупаешь, мерки с ноги не снимаешь и готовых сапог на дом не относишь. Ты имеешь дело только с купцом, который дает тебе кожу, а потом принимает работу и платит за столько-то пар сапог столько-то и столько.
Вот это и есть звезда, когда, понимаешь ли, оптом работаешь на купца. Прибыль купец забирает себе, а тебе оставляет на воду для каши, ведь у других и водички этой нет… Вообрази себе, что ко всему прочему начинается еще разговор о машине для шитья сапог, а руки сапожника, значит, теперь и вовсе ни к чему. Недурно, а? Вот так примерно обстоит дело у нас. Восемь копеек за звезду — это предел мечтаний. Но как поживает душа моя Мирьям? Ей все еще нравится вышивать платочки для чужих носов? Не разучилась ли она петь во время работы, звенит ли еще в доме ее серебристый голосок? А глаза — удалось ли им сохранить свою ясность, детскую чистоту, они все такие же небесно-голубые? Не краснеют ли веки? А у тебя что? Не собираешься ли ты, воспользовавшись войной между Грецией и Турцией, тайком пробраться в Палестину на могилы предков? Или же, набравшись храбрости, ты решил отправиться в Аргентину, чтоб бороться с саранчой? Здесь, брат, больше невмочь…
Но вернее всего, ты, конечно, все еще тешишься старым, добрым правоверным «Алшехом» и мерещится тебе «Тысяча и одна ночь» на еврейский манер… Пиши! Не зазорно будет и Мирьям приписать несколько строк… Послушай, когда я иногда во сне вижу у Мирьям красные веки, я ухожу на фабрику, сжав кулаки… Но тебе этого не понять…
Твой преданный будущий шурин…
Когда ты в одном письме несколько раз спросил о моих делах, я между строк прочитал твою мысль; моего дорогого будущего шурина интересует, конечно, когда же свадьба? Получив в ответ обильный перечень ткацких горестей, ты мог бы догадаться, что не так скоро.