Так сказал адвокат, передаю тебе весь разговор слово в слово.
Я дала ему рубль, и он немного поморщился, видно, маловато, но все-таки взял; этот рубль, душа моя Ханеле, ты мне непременно сразу верни, доходы теперь сильно уменьшились, деготь перестал быть ходким товаром.
Но вернемся к делу.
Выходит по-моему… Я всегда говорю, что святая тора («их» закон, не будь рядом помянут, тем более) предала нас в руки злодеев. Мужчина, будь он самым последним болваном, может дать развод жене сам или через посыльного, когда ему только, этого захочется, а женщина хоть куда, как я, например, никак не может избавиться от ни на что не годного мужа.
Идем мы вместе с ним на обрезание, его пичкают наилучшими яствами, рыбой и мясом, а меня потчуют цикорием с молоком…
Он сидит в праздничном шатре, а я ему подавай то да се, сама же грызи кости!
Посты я соблюдаю наравне с ним, а праздник торы — его праздник.
Он идет к раввину, его угощают медом с яблоками. А там что меня ждет, прости господи, райское блаженство мне уготовано? Скамеечкой я там буду. Этот олух развалится в кресле, а я, видишь ли, буду служить ему скамеечкой под ноги.
Здесь, на этом свете, он простой смертный и по крайней мере боится меня, а на том свете — кто поручится… Одно я тебе скажу определенно: пусть он только попробует толкнуть меня там ногой, один бог знает, что из этого получится.
А с другой стороны, зачем тебе развод? Поверь, все они собаки, все на одно лицо, ломаного гроша не стоят. Ты же знаешь, моя сестра Мирьям долгих десять лет промаялась с мужем, пока вырвала у него развод. Она ему за это и деньги отдала и одежду, одним словом, все до последнего. Ну, казалось бы, остается только радоваться.
Так она опять вышла замуж и обрела нового бездельника, шило на швайку променяла. Она кричит: развод! Он же слушает ее не больше, чем раввина, откупиться ей уже нечем.
Короче говоря, сестра Хана, наша праматерь Ева согрешила, а мы за нее отдуваемся. И вечно мы будем так страдать. От мужа даже в могиле не уйдешь. В вечное рабство мы проданы и на этом и на том свете. Как было в старину, так и сейчас. И в будущем ничего не изменится. Остается только терпеть. Ничего не поделаешь, такова воля божия.
Поэтому, сестра Хана, уповай на всевышнего, благословенно имя его, пусть ниспошлет тебе здоровье, а о муже забудь! В Америке он, наверно, пошел по дурному пути. Все они так, да будет стерта память о них, стоит им только попасть в Америку.
Вначале они пишут сладкие письма, шлют деньги. Но… чем дальше, тем хуже. Письма и деньги начинают присылать раз в год, а потом раз в сто лет… В своих женах они там не нуждаются. У них там, помилуй бог, другие, лучшие, более ловкие жены.
У нас в Люблине на Еврейской улице нет дома, прости господи, без покинутой жены. Мой тебе совет — пиши пропало, забудь! Пусть тебе кажется, что ты, не приведи господь, вдова или же разводка.
Ты лучше занимайся своим луком, и бог поможет. Пусть сопутствует тебе удача во всем, за что ни возьмешься, как желает тебе твоя родственница.
Прошу тебя непременно, и чем поскорей, выслать рубль. Мой муженек-жадюга обижается, что я выложила этот рубль.
Моей благочестивой сестре, знатной и богатой госпоже Хане, пусть живет и здравствует.
Во-первых, сообщаю тебе, дорогая сестра, что мы все, благодарение богу, здоровы, кроме жены моей Хавеле, долгие годы ей, которую ни на минуту не оставляет кашель, да минет тебя такая беда, сразу после свадьбы, с божьей помощью, придется отправить ее в Варшаву к доктору.
При этом прилагаю приглашение на свадьбу. Приезжай непременно, и ты получишь удовольствие. Но именем бога прошу тебя не омрачать торжества моей дочери, долгие годы ей, и все претензии оставить на потом.
Подарок невесте привозить не обязательно. В доме найдется что подарить от твоего имени, чтоб тебе не было стыдно. Для тебя я ничего не пожалею. Кровь — не вода; сестра остается сестрой.
А то, что у тебя нет подходящего платья, как ты пишешь, тоже не беда. Можешь занять у кого-нибудь платье там у себя или же здесь на месте.
А по поводу того, что ты никак не можешь утешиться после смерти ребенка, сестра, душа моя, ты должна помнить: бог дал, бог и взял. Дети — это залог его святого имени, и если ему захочется забрать свой залог, ни минуты не сомневайся в его благости.
А то, что ты боишься, как бы твой Шмуел-Мойше, узнав о смерти ребенка, окончательно с тобой не порвал, тоже напрасно. Поверь мне, сестра Хана, это не имеет значения. Одно из двух: если люди правду говорят, что Шмуел-Мойше уже не тот, каким мы его знали, что он не на праведном пути, то жив ли ребенок или не жив, ты своему мужу больше не нужна, и сама не должна за него цепляться.