Вы можете подумать, что покойница и в самом деле была заодно с детьми; только и мечтала, чтоб Биньомин малевал портреты, Соре-Лея служила в прислугах, а Бейле-Гитл стала портнихой? Ничуть не бывало. Я-то ведь слышал ее вздохи, ее стоны по ночам; уткнет, бывало, лицо в подушку, чтобы заглушить плач. А как она рыдала в грозные дни, до потери сознания. Мне приходилось переписывать печатными буквами целые страницы в ее молитвеннике. Буквы растекались от слез, ничего не разобрать. А приобрести новый молитвенник ни за что не хотела. Лучше девочкам ленты купить… Все для них!
А по какой причине она слезы проливала? Дети говорили, что из-за меня она плачет. Я ее, видите ли, иногда суровым словом задевал, как водится, когда дела плохи и в детях проку нет. Но я то ведь знаю истину: ее единственным желанием было, чтобы всевышний в своем милосердии обратил сердца детей к добру… Конечно, и о заработке молила. Еще бы, нужда…
Да, так на чем я остановился? Биньомин удрал…
Я думал, что парень покончил с собой или же от горя ушел куда-нибудь и заблудился. Являются, однако, его товарищи и говорят, что он уехал. И товарищи же у него! Один работает в пекарне, второй голубей разводит, а третий даже не еврей, бог его знает кто. И вот из таких-то уст я узнаю, что мой Биньомин уехал. За границу удрал. Учиться делать портреты. Хороша профессия! Лучше бы уж дома белил!
И почему, вы думаете, он мне целых два года не сообщал, где находится? С одной стороны, он все это время горе мыкал, где дневал, там не ночевал, и голод терпел, и холод, вот он и стеснялся, да и на марку денег не было. С другой стороны, лучше, когда отец ничего не знает и не пишет наставлений. А то… вдруг придется послушаться, вдруг его слова в душу западут! Дьявол-искуситель знает, как действовать!
А дочери, думаете, лучше?
Старшая, Соре-Лея, не хочет, видите ли, сидеть у меня на шее. «Вам самим не хватает», — говорит она. А мать, мир праху ее, соглашается. Я-то знаю, в чем дело. Соре-Лее сватали вдовца, отца нескольких детей, вот почему у нее под ногами земля горела. Это она только так говорила, что хочет сама на себя зарабатывать… Чистая комедия! Еле добился, чтоб она хоть в Апте меня не позорила, и она уехала в Цойзмер. Лишь бы не вдовец! По правде говоря, мне и самому ее жалко было, девушка — золото, прямо роза цветущая, точно мать в хорошие времена. И вдруг на тебе, стань матерью пятерых детей! И золотых гор этот брак тоже не сулил. Жених — мелкий торговец зерном — еле сводил концы с концами, но все же лучше, чем до седых волос оставаться прислугой. Время показало, кто из нас был прав.
Приезжает она на похороны матери, — Бейле-Гитл тоже приехала, они бы и с другого конца света явились, только у старшей как раз подоспели роды, — отсиживает траурную неделю, а тем временем там, в Цойзмере, ее хозяин обанкротился и дал тягу, скрылся ко всем чертям; жену и детей он заблаговременно отправил к тестю… Ни одной живой души не осталось. На дом налетели кредиторы, описали вещи банкрота и среди них сундучок моей дочери со всем ее скарбом. Целое приданое скопила себе бедняжка, и вдруг — ничего, без рубашки на теле осталась. Видишь, говорю, не дело это, против бога не пойдешь. А тут подвернулась новая партия — разведенный, правда, и у него дети, зато не бедняк. Но разве дочь меня послушается? Поднялась и в чем была удрала в Люблин. До сегодняшнего дня там служит. Собирается сюда, в Варшаву, приехать…