— Ты ничего не заметил?!
— А что я должен был заметить? — Закутываюсь потеплее в одеяло.
— Ничего такого не почувствовал?
— О чем ты?
— Вот сейчас, сию минуту, ты ничего не ощутил?
— Ничего. — Не хочется говорить ей насчет давления. Заохает, засуетится, а помочь все равно ничем не поможет.
— Никак, землетрясение было. Кровать аж вверх подкинуло.
— Спи, слушай, это сон тебе такой приснился или голова неудобно на подушке лежала.
Только скажи я это, а землю снизу как тряханет — мы с Пелагеей оба на полу очутились.
Дом наш трясется, колышется, дребезжит. Словно закружился и полетел куда-то, словно волной его подхватило, и понесся он стремглав в бушующее море.
У страха глаза велики. Я попробовал было встать, но колени не послушались. С противным звоном разбилось зеркало. Посыпались с полок кружки, миски. Пелагея нашарила меня в темноте и так отчаянно прильнула ко мне, точно я что-то мог изменить.
Все это произошло в мгновение ока. Когда стены дома как будто угомонились, я потянулся за коптилкой и только сейчас услышал мычание скотины и одиночные выстрелы на селе.
Мы оделись потеплее и выбежали во двор.
Кое-где в домах горел свет.
— Э-ге-гей!
— Кто это?
— Это я, Минаго, слышите меня?!
— Ага!
— Как вы там, Титэ? Живы?
— Живы, живы!
— Испугались небось?
— Пелагея вот струхнула малость, икает!
— Ну и силища, будь она проклята!
— Не говори, слушай, не говори.
— Теперь уже можете спать идти, больше не тряхнет, не бойтесь!
— Откуда ты знаешь, Минаго, чего доброго, прихлопнет нас в доме как мух!
— Да нет, толчков уже не будет, я знаю, идите домой, а то простудитесь.
В окнах Минаго погас свет. Я и Пелагея какое-то время ходили по двору, потом холод стал прохватывать нам ноги, и мы пошли в дом. Сколько ни кликали пса, так и не смогли зазвать его в комнату.
Толчков и вправду больше не было, но с нас хватало и того страху, что мы натерпелись.
Вот я уже шестой десяток разменял, а чтобы землетрясение или что-нибудь в этом роде в наших краях произошло, такого не упомню. Подумать только! Подумать только, какая недюжинная сила подбрасывала, словно щепку, такой большой дом, да что дом — всю нашу деревню со всем ее крупным и мелким рогатым и безрогим скотом, движимым и недвижимым имуществом.
Хорошо еще, что земля колыхалась по вертикали: вверх-вниз, а то, колыхнись она из стороны в сторону, никакие бы стены не выдержали.
Едва рассвело, я первым делом обошел дом вокруг: посмотреть, нет ли где трещины. Пронесло, слава богу. Потом побежал к скотине — здесь тоже был полный порядок. Для всей этой домашней живности мир начинает рушиться, только когда перестаешь вовремя давать ей сена и отрубей. Стоят в вонючем своем стойле и в руки мне уставились, будто и не случилось ничего нынче ночью. Будто та неистовая сила, сотрясая сердцевину земли, грозила лишь нам, людям.
Идет дождь пополам со снегом. Влажная набухшая снежинка чиркнет блеклым штрихом по воздуху и, упав на мокрую землю, тут же тает. Меня прямо мутит от этой смеси снега с дождем. Пусть лучше сыплет один снег. Тогда хоть преобразится немного округа.
— Эу, не слышишь, что ли?
— Слышу, слышу!
Минаго шлепает по грязи.
— Все у вас в порядке? Доброе утро!
— Бог миловал. Доброе, доброе! А у вас как?
— Обошлось. Вот у Шакро Харабадзе дом обрушился.
— Да что ты?! — испугался я.
— Успели выскочить. Как тряхнуло первый раз, схватил Шакро детей и прямо во двор. Кажется, жену задело кирпичом. Так, слегка, ничего серьезного.
— Ну слава богу, раз сами-то целы и невредимы остались.
— Должно быть, на этом не кончится, видать, по второму заходу качнет. Что тогда будет, не знаю.
— Чего ж ты ночью-то трепался: идите, мол, в дом, толчков больше не будет!
— А что мне оставалось делать? Ведь замерзли бы на морозе. Да и какая тебе разница: на морозе ли закоченеть или быть заживо погребенным? Одно плохо: пускай бы прямо во сне и приканчивало человека. А то сперва разбудит тебя, подбросит, как мяч, а ты только и можешь, что глазами хлопать.
— Нашел тоже над чем шутить.
— Отчего ж мне не шутить?! — растянул лицо в улыбке Минаго.
Я надел резиновые сапоги. Натянул на голову сложенный в виде капюшона мешок.
— Пройдем так, задами.
— Здесь грязь по колено.
— Давай, давай пошли тут, по новой дороге больше грязи. Надо бы гравия там подсыпать, иначе не то что машина, арба не проедет.