— Погоди-ка минутку, ради бога!
Иотам остановился.
— Будь добр, подойди-ка поближе.
Иотам вернулся назад.
Старик спустился со стремянки, обтирая правую руку о старые суконные галифе.
— Ну как ты? Как поживаешь? — спросил он и крепко пожал руку Иотаму.
— Спасибо… ничего, — растерянно ответил Иотам и впервые в жизни пожалел о том, что поздоровался с незнакомым человеком.
— Куда в наши края путь держишь? — Старый виноградарь все так же внимательно разглядывал его.
— В поликлинику.
— Случилось что-нибудь?
— Да ничего особенного. Мочу несу на анализ.
— Куда?
— На анализ.
— А-а… — Старик задумался.
Иотам тоже не отрывал глаз от старика и все больше убеждался, что никогда прежде не встречал этого человека. Чтобы прервать неловкое молчание, философ извинился и хотел пойти своей дорогой, но не тут-то было.
— Обожди-ка минутку…
Иотам недовольно остановился.
— Ты меня, конечно, извини, старость не радость, но, честно говоря, не признал я тебя что-то, — растерянно проговорил старик и заглянул Иотаму в глаза.
Иотам больше всего боялся такого поворота дела.
— Вы меня действительно не знаете.
— Да, но как же так?.. — не унимался старик. — В таком случае, выходит, ты меня знаешь, как говорится…
— И я вас не знаю.
— Вот тебе и на!.. Так в чем же тогда дело… тут, на нашей улице… как говорится…
— Да так, ни в чем. — Иотам покраснел до ушей.
— Как же ни в чем? Что значит ни в чем? А? — Старик возмутился, переложил садовые ножницы из правой руки в левую и шагнул вперед. — На тебя посмотреть, вроде не мальчишка, на босяка уличного не похож.
— Да что вы! Какой я мальчишка…
— А в чем же тогда дело, я тебя спрашиваю?! — повысил голос старик. — Может, ты думаешь, что сам никогда не состаришься? И видеть будешь хуже, и слышать тоже. Да, да!.. Погляди-ка на меня хорошенько. Что во мне такого, чтоб молокосос вроде тебя издевался надо мной?
— Да что вы, сударь, господь с вами!
— Как это что со мной! — горячился старик. — Посмотреть на тебя, вроде на человека похож: и галстук на шее, и портфель в руке… Эх, горе нам, горе! Скоро и ты окажешься в моем положении. Скоро! За что же насмешки над старым человеком строить? Чем я заслужил? Скажи, куда мне деться, куда убраться с этой улицы, — я уберусь!
— Да что вы, господи! Я шел своей дорогой. Что я вам сделал? Я пойду… — чуть не плача пробормотал Иотам и поспешно отошел от взволнованного старика, чей голос еще долго сопровождал его:
— Не знать тебе старости, негодяй! Не дожить до моих лет! Мог бы для шуток ровню себе найти. Те зубы, которыми такие дурацкие шутки пережевывают, я сносил давно!.. Я-то тебя за человека принял… Чтоб не смел больше по нашей улице ходить. Увижу еще раз — всыплю по первое число, рожу твою бритую разукрашу!
Ну, скажите на милость, в чем провинился Иотам Габашвили?
Рано поутру пожелал здоровья старому виноградарю — ведь больше-то ничего не было? Доцент здоровался со множеством незнакомых людей и всегда получал в ответ слегка растерянные улыбки и чуть-чуть недоуменные кивки.
«Теперь ты видишь, что люди все разные, и, когда человека не знаешь, нечего головой кивать, иди своей дорогой, — говорил себе Иотам. — Кто тебя неволит? Займись своим делом. А старику хватит знакомых, есть с кем поздороваться. Если каждый прохожий станет его приветствовать, у старика голова отвалится. Он прав — никому не нужны твои безответственные поклоны».
С такими мыслями Иотам Габашвили подошел к дверям поликлиники. Поднялся на второй этаж и сел в приемной уролога рядом с другими больными.
Вскоре на пороге кабинета появилась огромного роста медицинская сестра. Она оглядела больных усталыми кроткими глазами и объявила:
— Доктора не будет до двух часов.
— Но почему?
— Как же так можно!
— Сегодня прием с десяти до двух!
— Что нам делать?
— Может, он и завтра не явится!
— Мы будем жаловаться!
— Да, да! Надо пожаловаться…
Послышались такие и похожие реплики, не очень опасные и даже вполне обычные в поликлинической тиши.
Медицинская сестра знала по опыту, что настоящий жалобщик не станет поднимать шума, а просто пойдет куда надо и пожалуется. Женщина-гора подождала, пока больные слегка угомонятся, и еще меланхоличнее, чем в первый раз, повторила:
— Доктора до двух часов не будет.
Когда все недовольные удалились, Иотам почтительно приблизился к служительнице медицины и, привстав на цыпочки, потянулся губами к ее уху. Медсестры вообще не любят конфиденциальных нашептываний. Но великанша, видимо, была любопытна, она наклонила голову.