В грузинских селах дома, по известным причинам, ставят довольно близко друг от друга. Мое окно выходило во двор заалишвилевской усадьбы, и хотел я того или нет — с утра до вечера слушал беседы четырех богатырей из Сачихе.
— Зурия, ну-ка взгляни сюда!
— Что тебе?
— Взгляни, говорю, стена, кажись, куда-то драпануть хочет.
— Я же говорил, бери влево.
— А я что, вправо взял?
— Да нет же, влево, но слишком уж взял.
— Так что же мне делать?
— Говорю тебе, а ты не понимаешь, вот и отвечай сейчас перед хозяином.
— С ним ты договаривался, не я.
Зурия, оглянувшись по сторонам, мягко выговаривает приятелю:
— Займись делом, хватит трещать как сорока.
— Как кто?
Зурия не отвечает.
Про таких вот и говорят — шумные мастеровые. Они галдели, зубоскалили, шутили. Как будто именно это было главным для них, ну а делом занимались ради потехи. Движения их были ленивы, угловаты. Все четверо — коренастые, с крепкими шеями. Одно удовольствие было слушать, как они смеются. Все четверо, одновременно бросив свои лопаты, терки, уровни, валились на землю и корчились от смеха. Потом один из них переводил дух:
— Что ты ему сказал, что?
— Ну хватит, поднимайтесь, что сказал — то сказал, тебе что?
— В употреблении, говоришь, выпрямится?!
И снова взрыв истерического хохота. Не смеется только Капия — молодец с лапами как у медведя, и чем серьезнее его лицо, тем громче хохот его приятелей.
Надо было видеть, как они поднимали бревно или ставили каменную ступеньку на рельс.
— Ну взяли?
— Поди сюда, Зурия, не дай бог выроним — без ноги останешься.
— Не пойдет, здесь лом нужен.
— Не пойдет? А ну посмотрим!
— Ну как там дела?
— Подняли?
— Погоди, сосчитаю до трех, и дернем все вместе.
— Раз, два, три, хо-оп, хорошо!
— Что хорошо? Наклон в твою сторону!
— Поправим!
— Ничего не надо поправлять. Приставим второе, само выпрямится.
— Подошло?
— Подойти-то подошло, только чуть-чуть не хватает.
— В этом «чуть-чуть» и все дело.
К полудню разговор шел на убыль. Богатыри все чаще оглядывались на калитку. Поминутно справлялись друг у друга, который час, и Зурия уже хватался за кувшин с торчащим початком кукурузы в горле, который своими размерами мало походил на обыкновенный кувшин.
— Куда спешишь? Пусть он придет, потом сбегаешь за водой. Она нагреется на солнце, придется пить теплую, как в прошлый раз.
— А вдруг он не придет сегодня, так что ж, мне и воды не выпить?
Когда солнце начинало клониться к закату, появлялся Гиви с корзиной в руке. Гиви — человек щедрый, хлебосольный; он приносил своим рабочим обильные обеды. Зная «слабости» имеретин, не забывал горячие мчади, лук с чесноком, молодой сыр, лобио. И великаны с удовольствием уписывали все это за обе щеки. Насытившись, они вместе с Гиви ходили во двор, хвалясь перед любезным хозяином проделанной работой. Порой их деловые разговоры доносились до моих окон.
— Зачем вам другие мастера, мы сами управимся с этим!
— Штукатурить? Да мы всю жизнь этим занимаемся.
— Что, что?
— Он спрашивает, умеем ли мы штукатурить?
— Мы, батоно Гиви, не умеем разве что стихи слагать да диссертации писать, а все остальное — наше дело. Штукатурить? А что другое мы делаем в Сачихе?
— Вообще-то, если уж на то пошло, мы и стихи не хуже других сложить сумеем, — прихвастнул Капия, — Акакий Церетели, между прочим, родственником мне приходится. У моей бабушки мать была Церетели.
Потом, как бы сговорившись, все четверо переходили на другое место. И опять что-то негромко говорил хозяин, выдавливая из себя слова, и в ответ немедленно начинали грохотать великаны:
— Что, сварка? И из-за сварки вы из такой дали собираетесь привозить людей?
— Нет, это, конечно, ваше дело, но зачем выбрасывать деньги?
— Сварка, говорите? Да ведь я занимаюсь сваркой, как себя помню.
— Как скажете, так и приварим. Это ведь как ручку к горлышку приделать…
Потом они снова перемещаются на прежнее место под грабом.