— По-твоему, этого хватит?
— Если будет мало, заготовщики подбросят нам весовщиков.
— Не стоит. Весовщиков на месте не удержать. В прошлый раз ты сам видел: как только началась встреча, они один за другим выбрались из зала.
— Я думаю, что до конца мероприятия нам и остальных не удастся удержать. Часть разойдется, а как же иначе? Главное, чтобы в начале были люди.
— Теперь слушай меня.
— Слушаю.
— Я, как только открою, потихоньку уйду, не то усну прямо на сцене и осрамлюсь. Ты продолжишь.
— На месте увидим.
— Я себя хорошо знаю. Стоит человеку подняться на трибуну, меня одолевает сон. И не только в таком состоянии, как сейчас, но даже когда я совсем свежий.
— Воля твоя, продолжу.
— И итоги подведи. А я извинюсь, сошлюсь на важное совещание и немного прилягу у себя в кабинете. Если не прилечь, ей-богу, не выдержу.
— Как только здесь закончится, я позвоню.
— Позвони. Хоть часа два продлится, как по-твоему?
— Нельзя сказать ему, чтобы он поменьше вопросов задавал?
— Думаешь, я не говорил? Не давал почувствовать? Но его ничего не берет. Этими вопросами жив человек.
— Хоть бы уж что-нибудь толковое спрашивал.
— Не скажи, некоторые вопросы на уровне.
— Смотри, Сехния уже перекрыл новый дом. Видишь?
— Да. Вроде только утром начали.
— Большой прохиндей…
— Что и говорить…
— Ты вот что мне скажи: после встречи банкет устраиваете; а поместимся там все?
— Свободно.
— Но как же так? Нас человек восемь, Чичахвадзе с шофером — десять, три человека из «Волокна и проволоки» — тринадцать, этих людей с лекции вместе с Джанелидзе шесть. А люди из Сложтреста.
— Их скорее всего не будет.
— А?
— Я думаю, Мелхиоридзе их на рыбалку повез. Не беспокойся, он свое дело знает.
— Ну, приехали. Дай-ка мне вступительное слово.
— Пожалуйста.
— После перепечатки просмотрел? Кто печатал?
— Венера. Я вычитал. Хорошо напечатано.
— Ну, с нами бог!.. А ты жди меня здесь. Поставь у лестницы. Немного назад подай, чтобы людям не мешать. Я минут через пятнадцать выйду, чтоб не загулял у меня, как в прошлый раз.
— Шапка!
— На что мне шапка?
— Ладно, пусть лежит в машине.
— Пошли.
Шла последняя неделя весны.
Вернувшаяся с чайных плантаций Марта увидела, что весь ее участок и двор истоптан и изрыт.
Теленок оборвал веревку и, задрав хвост, скакал по огороду. За теленком бегала собака, пугала его.
Кряканье уток, кудахтанье кур, лай собаки — можно было подумать, что настало светопреставление.
Привязав теленка, Марта погнала прутиком гусей. Гуси нехотя повернули назад, остановились неподалеку и опять загоготали.
Марта зашла на кухню, попила воды из кувшина, отломила кусок от завернутой в тряпку холодной кукурузной лепешки, сняла с глиняного кувшина крышку из вишневой коры, долго шарила рукой в едкой сыворотке, наконец выловила пожелтевший, щербатый остаток сыра, ополоснула его и стала есть.
Присесть ей было некогда — ела стоя, при этом ругая и проклиная бестолкового теленка.
Затем она полезла в погреб за сложенными в кадку с водой саженцами помидоров, вытащила их, перебралась на огород и принялась сажать.
Она изрядно запоздала с этим делом — помидоры следовало высадить пораньше. Время-то она еще могла выкроить, урвать от других дел, но погода стояла неподходящая; май прошел так, что с неба не упало ни капли дождя. Сегодня вот прошел небольшой дождь; если влага проникла в землю хоть на пядь, помидорам больше и не надо.
От громкого сигнала автомобиля теленок метнулся в сторону, но натянувшаяся веревка вывернула ему шею, и, подогнув передние ноги, он, как заарканенный, упал в кустах.
Марта проводила взглядом черную «Волгу», промчавшуюся мимо ее калитки, подошла к теленку, выпростала из-под него веревку и подняла теленка на ноги.
— Ну чего ты убиваешься? Что ты всего на свете боишься, глупый!
Теленок испуганно поводил блестящими красивыми глазами, задрав голову, пятился и часто-часто дышал.
Перевод А. Эбаноидзе.
ВИНОВНИК ПРОИСШЕСТВИЯ
В полночь к дежурному отделения милиции ворвался священник в рясе и бросил на ярко освещенный стол пучок рыжеватых волос.
Дежурный надел очки и первым делом посмотрел на волосы. Потом неторопливо поднялся, достал из сейфа бутылку боржоми, не открывая поставил ее перед священником и кивнул на волосы: