— Когда это случилось?
— Вечерело только. Да если б он хоть далеко жил от церкви, а то ведь рядом, в двух шагах. И поленился.
— А потом что было?
— Вернулся я назад, кое-как успокоил жениха и невесту. От такого, говорю, священника ни венца вам не надо, ни иконы.
— Все-верно говоришь? Ну-ка, вспомни…
— Разве я когда-нибудь врал, уважаемый Отар?
— У него вроде гости были. Ты не видел кто?
— Да кто-нибудь в рясе, вроде него. Не знаю.
— Вашу драку видели? Или слышал кто-нибудь?
— Не думаю. Кукури очень самолюбивый, он бы не признался. Меня удивляет, что он сюда явился.
— Что «явился»! «Если, — говорит, — мер не примете, я и выше пойду».
— Да ладно, будет… Я завтра на него гляну построже, он сам за своим заявлением прибежит. Знаю я таких.
— А вообще-то ты тоже не прав.
— Разве я говорю, что прав? Сколько раз клятву себе давал, ни за чем к скверному человеку не обращаться. Но не получается. Эта жизнь, будь она неладна, так устроена, что сама тебя вымарает. Не удержался, нервишки подвели. Возвращайся к свадьбе и доложи: «Уважаемый Кукури не пожелал вас венчать, он в нарды играете» Каково!
— Ты прав. Нелегко. Некоторое время оба молчали.
— Который брат женился, как ты сказал?
— Младший. Тот, что зубной техникум окончил. У Джумбера Вачиберидзе работает. Невеста Мардалешвили из Маглаки. Семья хорошая, порядочная, родители — учителя.
— Кто у вас тамада за столом?
— Гоги Тодуа, зять Карпе, профессор. Пока ничего ведет стол, если без меня не запутался.
— Слушай, Шакро, неужели я не должен быть на свадьбе твоего брата?
Шакро опустил голову.
— Свадьба-то маленькая, клянусь детьми, человек пятьдесят всего гостей. Никого не приглашали. Только близкие соседи и родственники. Не могли большую свадьбу устроить.
— Теперь и не стоит большую устраивать. Всех все равно не пригласишь, а неприглашенные обидятся.
Опять наступило молчание. Прокричали петухи. Немного погодя, Шакро глухо проговорил:
— Как со мной-то будет: сейчас посадите или на свадьбу вернуться, а уж завтра прийти?
Отар встал. Достал из кармана связку ключей, тщательно запер ящики стола, сейф, причесал волосы, заправил густой седеющий чуб под фуражку и обернулся к обвиняемому:
— Теперь иди. Я пока делу хода не дам, а завтра ты сам как-нибудь образумь этого Кукури… А между нами говоря, надо было побольше волос у него вырвать, заслужил.
Шакро вытащил из кармана платок, вытер свои огромные ладони и посмотрел следователю в глаза:
— Отар, дорогой, ненадолго… извини меня, конечно… но мы отдельно от всех сядем… только пару стаканов, два-три тоста… Если ты за моих молодоженов выпьешь, жизнь за тебя отдам… Ты же знаешь — Шакро я, Георгадзе.
— Слава богу, наконец догадался, — улыбнулся Отар и пропустил гостя вперед.
Дежурный милиционер увидел, как следователь с обвиняемым, весело беседуя, сбежали по лестнице.
Он разинул рот от удивления, но так ничего и не понял и вернулся к переписыванию рапорта. Этот дежурный всегда списывал рапорт у предыдущего дежурного, и потому текст звучал стандартно: «Во время нашего дежурства никаких происшествий не случилось».
Перевод А. Эбаноидзе.
РАДУГА
В пестрой и шумной толпе детей Чито Размадзе еще издали приметил огромного носатого мужчину в белой имеретинской шапке, пробивавшегося в его сторону. Чито вспрыгнул на дощатый помост и поднес ко рту рупор, смахивающий на большую лейку, но, прежде чем он произнес что-то, великан с пионерским галстуком на шее уже стоял перед ним.