Пятимесячного повез Омари к себе в Сарекелу. Мать ужаснулась, в слезы… потом только приняла как подарок. То на него взглянет… то на меня, на детину, косится. Пальцами, говорит, да губами похожи. Отец молчит — ни восторгов, ни осуждения. А потом встал, поманил меня, как в детстве, и вот, говорит, сынок, что значит жить одному-то…
Когда немножко поуспокоились, посадил я обоих и рассказал все по порядку. Не мой, говорю, сын, я его мать и в глаза-то не видел. Так, вы думаете, поверили? Да он же вылитый ты! Сказать по правде, я даже обрадовался. Усыновил, так чего отрицать? Так, думаю, лучше. И для них, и для младенца…
Отец мой давно уже желудком страдал и после Омари год всего прожил. К ребенку привязался, так что уж со мной его и не отпустили. В Сарекеле рос. Так вот лежит, значит, отец, покойник, входим мы и что видим? Мальчишка залез на гроб, сел деду на грудь, тормошит, приговаривает: вставай, дедушка, вставай поскорей! Даже смеялись, помню, тогда, а теперь воображу эту картину — и сердце сожмется, и слезы текут… Так что уж простите…
После смерти отца сделалось труднее. Мать все болела. Перевез ребенка к хозяйке — вижу, и она утомляется. У обеих не те уже были годы.
При ребенке не так-то и легко жениться на желанной. К помощи прибегать не хотелось, а так, к какой ни сунусь, как узнают про Омари, так носы и воротят. Одна даже говорит, раз есть ребенок — женись на матери.
С Нанули я хитрость придумал. Ухаживаю за ней, к свадьбе дело идет, и тут я и открылся. Внимательно, должен сказать, выслушала. Не крутила носом, как прежние, но вспыхнула. Разве что самую малость! Проводил домой, успокоил. А наутро смотрю — является на работу ко мне, глаза красные, заплаканные, и все, говорит, между нами кончено. Любить люблю, а свадьбе не бывать. Да почему? Родители и брат ни в какую. Брат у нее был отчаянный какой-то… Этого, говорят, не хватало! Пусть или сдаст ребенка, или прощай…
Я, конечно, все взвесил и думаю: неужели так-таки и не поймет меня никто во всем мире? Да и к Нанули к тому времени очень уж я привязался — или на ней, решил, женюсь, или ни на ком.
Прихожу домой, одеваю потеплее Омари, собираю его вещички, одни только красненькие ботинки оставил, и веду. Детдома у нас в поселке нету, так что в Тетрихеви повез. Сдал Омари директору, договорился, чтоб без меня никому не отдали. Прощаюсь с ним, прощаюсь, а он смотрит как пораженный. С трудом отвлек внимание, с детьми свел, игрушками обложил. Скоро, говорю, приду. И назад!
Не помню, как вел тогда «виллис», как не свалился в ущелье. Приехал домой, смотрю на башмачки и чуть не плачу.
Быстренько, дней через пять, справили свадьбу. Как дожил, удивляюсь. Не пять дней, а кошмар! Хожу как в воду опущенный. Хозяйка дуется, исподлобья смотрит, будто палач я, убийца…
На свадьбу человек двести назвали. Я сижу, как посторонний. Что там тамада толковал, ничего не помню. На невесту, как бездарный артист, фальшивые взгляды бросаю, на тосты тупо откланиваюсь.
Сейчас, говорю, приду, шепнул Нанули и только тогда протрезвился, когда руль в руках ощутил и чуть не угодил в лощину. Там хватились меня, ищут, тесть тамаду унимает, а сам послал кого-то искать меня в кукурузник, на чердак… в курятник даже заглядывали. Мудрецы! Чтоб гости не забеспокоились, пляски устроили…
С трудом перебрался через поток и часов в одиннадцать стучусь в детский дом. Смотрю, нянька дежурная появляется. Где у вас, спрашиваю, Омари Микелтадзе спит? А вы, говорит, кто такой? Начальник милиции, рассказываю, директор ваш меня знает. Взгляну на ребенка и обратно! Ну, пустила она меня. Схватил я ребенка с кровати, одеваю и с собой уношу. «Обратно-то приведете?» — только и успела нянька спросить. «Да никогда!» — отвечаю. Веду машину одной рукой. В левой Омари держу, чтоб скорость можно было переключать. У моста он проснулся, взглянул на меня и уснул опять, убедился, стало быть, что отец с ним.
Ну, вот и все, что ли? Майор тут шутил-рассказывал, как начальник милиции на собственную свадьбу с ребенком явился. Так это он про меня. Приехал я, значит, усталый, мокрый, и так и ввалился на свадьбу к невесте с ребенком. Стою рядом и так весь и млею от счастья. «Вот, — говорю, — Нанули! Без него жизнь не в жизнь. Станешь ему матерью, становись, нет — так и свадьбы не нужно!»
Она сперва поглядела на меня укоризненно, потом улыбнулась и приняла ребенка. С тех пор и не расставались.
Тесть, спрашиваете? А что тесть? Что ему делать-то? Заставил я его повиноваться. В такой ситуации он меня и с крокодилом бы принял…