— Не знаю… Вроде хорошо.
— Да я своим коротким умом его одного и подозреваю слегка.
— Сказал он что-нибудь против меня?
— Нет, сказать-то не посмел. Но любит меня куснуть. Кляузный немножко человек. Хочет в председатели вылезти и, что бы я ни сказал, обязательно против выступит. Я думаю, может, он заметил, что я всей душой к тебе расположен, вот и решил назло мне «против» проголосовать?.. Так я думаю, себе своим коротким умишком.
— А я-то тут при чем?
— Разве людей поймешь? — пожал плечами Миха Сопромадзе. — Не так-то это просто…
Лаврентий извинился за несвоевременный визит и спустился по лестнице. Последних слов хозяина: «Не принимай это дело близко к сердцу» — он даже не слышал.
Амиран Таргамадзе жил тут же, неподалеку, в начале улицы Конституции.
Единственная дочь Амирана вышла замуж. С женой он давно развелся и жил один. Не найдя звонка, Лаврентий долго стучался в дверь, долго звал: «Хозяин!» — но никто не отзывался. Наконец горбатая соседка Амирана распахнула окно и посоветовала подняться наверх: «Ему вас не услышать. Он телевизор смотрит на веранде».
— У него собаки нету? — спросил Лаврентий и, получив отрицательный ответ, поднялся по лестнице.
— Разве они люди, а? Положи руку на сердце и скажи: разве это люди? — такими словами встретил Амиран поднимающегося по лестнице Лаврентия.
— Про это я и пришел узнать. — Лаврентий заглянул в глаза старому приятелю, ему очень хотелось разглядеть, мог ли Амиран голосовать против него.
— Как они тебе завтра в лицо посмотрят? Как они жить-то будут после этого?
— Не то мне обидно, Амиран, что «прокатили» меня на голосовании, а то, что так бесчестно саданули под ребро. Встань и скажи прямо: не заслуживаешь ты этого звания. Кто запретит человеку свое мнение высказать? Детьми клянусь, я бы не обиделся. Я бы решил: значит, так он считает. И это его право. Но коварно, исподтишка садануть из-за спины? Разве это не гадость?
— То, что они тебе сделали, хуже, чем гадость.
— Скажи, ради бога, заметил ты там что-нибудь? Как ты понял все это дело?
— Я тебе скажу, коварный человек хуже рыси, Лаврентий. Она хоть прямо кидается. Да если б я в ком-нибудь заметил злой умысел против тебя, разве я допустил бы до этого? Да я бы все их тайное голосование вверх дном перевернул бы, наизнанку бы вывернул! Ты меня знаешь. Никто о тебе слова дурного не сказал. Напротив, все обрадовались, что ты надумал наконец звание получить. Я вот что тебе скажу: Михе Сопромадзе с тобой делить нечего. Он председатель секции, да и председательства не хочет. Вы с ним не соперники. Так что Миха должен был за тебя голосовать. А остальные? Кто там еще был? Ношреван, сам знаешь, немножко кляузный мужик, но сердце у него доброе. Зла он не сделает. Нестор Катамадзе мне прямо сказал: дурацкая формальность, не нам, говорит, Лаврентия экзаменовать. А как ты с Сандро Киладзе?
— Да вроде хорошо… Всегда рады друг другу.
— Знаешь, почему я спрашиваю? Что-то он так активничал. Верно, ты и сам заметил? Больше других вопросы задавал… Может, я и грешу перед господом, но кажется мне, что он не совсем хороший человек. В позапрошлом году хотел я свою дочку в институт устроить. Спортсменов, сам знаешь, отдельно экзаменуют. Вот я и подумал: запишу ее в список со спортсменами. Что я еще от спорта могу урвать? Сандро тогда был секретарем нашей секции. Пришел я к нему. Поставь, говорю, печать на справку. А он и слышать не хочет. Шум поднял: «Как так — поставить печать! Твоя дочка, пальцем не пошевелив, в спортсменки запишется, других детей перепрыгнет!..» Так прямо и сказал. А что ему, убыло бы от этой печати? Скажи мне, ради бога, растолкуй. Может, я чего не понимаю? Его детям и племянникам желаю получить такое образование, какое моя дочка получила. В прошлом году замуж, негодница, выскочила, так и осталась без высшего. Кто знает, что ждет меня в будущем? Может, в один прекрасный день зятек мой даст ей коленкой под зад и вернет мне домой. А так у женщины профессия была бы, специальность какая-нибудь. Вот я и сомневаюсь в нем. Неверный Сандро человек. По-моему, одно «против» он тебе подложил.
— Не знаю, черт бы побрал совсем!
— Ты так уж на веру мои слова о Сандро не принимай, может, я и ошибаюсь, кто его знает, но факт остается фактом. Я, мой дорогой Лаврентий, всем показал: «Вот, говорю, мой бюллетень. Чтобы потом, говорю, никто ни в чем не сомневался». Показал всем и проголосовал за тебя. Я в одном только Сандро немножко сомневался, но кто бы мог подумать, что четверо против проголосуют!..