Сегодня такая жара, такой зной, что я подхожу к каждому фонтану, к каждому колодцу, а кроме этого уже выпил три стакана чудесного замороженного кофе, caffè freddo, как они тут говорят. Правда, эти стаканчики величиной с наперсток, и каждый такой стаканчик стоит пятьдесят лир, но это поистине волшебный напиток, и в нем крохотные хрустящие льдинки. Вода в общественных колодцах тоже великолепная, прозрачная и холодная. Должно быть, она течет из горных источников, с гор, которые высоко за облаками. Эта вода когда-то по акведукам поступала в самое сердце древней Ромы.
На огромных, можно сказать, исполинских развалинах, у самой земли, цветут белые ромашки, выгоревшие полевые маки. Воздух наполнен звоном кузнечиков. Голосами лугов и полей. Словно здесь, в огромном городе, где-то у самой земли, среди руин Римской империи, прячутся пронизанные солнцем сны про умершие деревья, цветы и луга.
Многочасовое путешествие по огромному магазину оказалось утомительным. Семь этажей универсама — не пустяк. Здесь, в термах, солнце жжет, как в пустыне, но тут я могу хотя бы надеть на голову бумажную пилотку. Пусто в этом колодце прошлого. Я гляжу на сложенные из миллионов разных кирпичиков стены, где-то краем уха я слыхал, что древние римляне в качестве связующего вещества подмешивали в цементный раствор яйца, но информация может быть и самой нелепой, всего не проверишь. Уму непостижимо, сколько же, в таком случае, было израсходовано яиц. Что-то не верится, кто бы, в таком случае, разбивал яйца? И какие яйца — куриные? Прежде всего встает вопрос, кто и как мог привозить и хранить все эти миллионы и даже сотни миллионов яиц. Современных птицеферм тогда еще не было. И сколько потребовалось бы рабочих для того, чтобы отделять желток от белка! А куда они девали желтки, выпивали их, что ли? Все эти байки про то, что в кирпич подмешивали белки, сплошное вранье. Современных людей прямо-таки затопил поток информации, разобраться в нем нет никакой возможности. От информаций по поводу информации нас просто бросает в дрожь. Постичь это никто не в состоянии. Ученые утверждают, что такой взрыв информации вызвал всеобщую растерянность. Число научных журналов в мире — более ста тысяч. Но нельзя объять необъятное. А количество информации и журналов растет. Как кто-то образно выразился в одной из газет, библиотеки трещат по швам, прогибаются полки и перекрытия, между забитыми полками почти не осталось прохода, а читатели жалуются, что очень осложнился доступ к новой информации о новых достижениях. И всему виной вовсе не отсутствие информации. Наоборот. Информации слишком много. Читателям трудно переварить ее в таком количестве, в каком она нынче поступает в библиотеки. Я смотрю на эти стены, на руины, некогда они были роскошными банями для многих тысяч людей. Тут были и гимнастические залы, и бассейны, и паровая баня, здесь же устраивались диспуты и пиры. Теплая и холодная проточная вода. Acqua corrente fredda e calda. Выражаясь по-современному — полный сервис. Эти кирпичи сцементированы на веки особым раствором необычайной силы. Тайну этого раствора, быть может, унесли с собой в гроб давние строители, хотя теперь мы способны раскрыть и эти тайны с помощью всевозможных лучей, кобальта и т. д. Область науки, включающая атомную физику, для меня недоступна. Но интерес у меня к ней огромный. Я прочел много статей, научно-популярных брошюр — увы, она так и осталась для меня за семью печатями… Все же газета — не лучшая защита от солнца. Она нагрелась, от нее воняет типографской краской. Говорят, газета неплохо защищает тело в случае атомного взрыва, я это где-то вычитал. Но зачем тогда строят бомбоубежища, все мы должны накрыться газетами… Стесняться некого, я спокойно натягиваю на голову чистый носовой платок с завязанными по краям узелками, получается довольно сносная тюбетейка. В семьях, в которых пока что еще не было ни кардиналов, ни генералов, ни гетманов, такие навыки переходят от отца к сыну из поколения в поколение. Кое-где на стенах слои толстой разноцветной штукатурки, они словно шкура ископаемого животного. Я смотрю на эти стены любовно и с гордостью, ведь это дело человеческих рук и разума, словом, разумного существа, которое вылезло из воды или слезло с дерева и создало шедевры, достойные Фидия, произвело на свет Христа и даже создало Бога. Земля так раскалилась, что жар от нее проникает сквозь подметки, словно я ступаю по раскаленным кирпичам. Большой магазин в современном городе — это особый мир, со своей атмосферой, светом, микроклиматом. Мир этот, странный и даже пугающий, манит к себе каждого, бедняка и богача, мужчину и женщину, дурака и мудреца, и, словно чудовищный экзотический цветок со светящейся яркой, ароматной сердцевиной, затягивает его. А люди как насекомые, мотыльки, пчелы. Может, какой-нибудь великий философ и устоит перед искушением, подобно Диогену, из презрения к миру и его благам поселившемуся в бочке. Хотя и здесь почва зыбкая. Нужно было бы перенести Диогена с его бочкой в какой-нибудь универсам и оставить среди товаров, всевозможных предметов, фруктов, огней… трубы, гитары, фортепьяно, тюль, ананасы, бананы, фиги, финики, яблоки, груши… тут турецкие ковры, там французские духи, искусственные ресницы, губная помада, тени для век, лак для ногтей, тут современные спальни со всевозможными зеркалами, в которых отражаются сплетенные нагие тела любовников и супругов, а рядом — пожалуйста, все для дома: всевозможные щетки и щеточки, сита и терки, ложечки и ложки, ножи, стаканы, стаканчики, зубочистки, чайники и кофейники, губки и плюшевые собачки, в детском отделе тысяча сто игрушек… шкафы и шкафчики, сиденья для унитаза, в розочках и незабудках, репродукции шедевров, копии знаменитых скульптур, хрустальные бокалы, охотничьи ружья, театральные бинокли, туалетн