Мысли мои клубились, как тучи на небе, и, кружась в водовороте, охватывали все бо́льшие пространства истории человеческого духа. Нужно сказать, что эти двое завоевали и опутали людей словом. Если бы они были заиками, толпа бы за ними не пошла. Слова могут принести много пользы, но и много зла. Можно использовать их, как, скажем, Цицерон или Демосфен, а можно, как Гитлер и ему подобные. Демосфен был для меня символом трудолюбия и сильной воли, так же как Диоген символом скромности и насмешки. Мало кто способен, отказавшись от всего, поселиться в бочке. Теперь, когда миллионы путешествуют по свету — с временным домом, небольшой палаткой — дело выглядит иначе… И потом, этот великолепный, пожалуй, даже фантастический ответ Диогена владыке мира, великому полководцу, если я не ошибаюсь, Александру Македонскому. Когда он остановился у бочки и спросил философа: «Чего бы ты хотел?» — тот ответил: «Отойди в сторону, ты заслоняешь мне солнце». Я помню этот разговор и, наверное, до смерти не забуду. Огни рефлекторов осеняли дома, деревья и памятники своими оранжевыми и белыми крыльями.
Двери мне открыла все та же худенькая девушка. Я протянул руку, чтобы взять ключ, но девушка держала ключ двумя пальчиками и с улыбкой глядела на меня. «Ключ, — сказал я по-польски, все еще протягивая руку. — Ключ», — повторил я. Она приблизилась ко мне и Сказала «кьяве», я видел ее красные губы, обведенные жирной помадой, «кьяве», — повторила она, «кьяве», взяла газету, которую я держал в руке, и карандашом написала: «Chiave»[57]. Вложила мне в руку ключ и улыбнулась. Я спросил, когда освободится номер на одного, с одной кроватью. Я говорил и по-польски, и по-немецки, а она все качала головой и повторяла: «Matrimonio, matrimonio»[58]. Может, не понимала, чего я от нее хочу, а может, делала вид. Нужно завтра подкараулить моего любимца, напомаженного брюнета — или они мне сменят комнату, или я от них ухожу. Если не защищаться, они снимут с меня шкуру, как с кролика. Я медленно поднимался по лестнице. Оглянулся. Девушка все еще стояла внизу. Я увидел ее палец, она показала на свою грудь, потом на меня. Но я сделал вид, что не заметил ее жеста и не спеша шел дальше по коридору. Открыл дверь. Повернул выключатель, ключ оставил снаружи. Любопытно, чего ей от меня надо? Наверное, хочет со мной переспать, и, разумеется, не бесплатно. Должно быть, ей в голову не приходит, что я предпочитаю спать один. Подобные предложения меня уже давно не интересуют. Не потому, что я не знаю, что такое любовь за плату, это я знаю хорошо. Но я и в самом деле успел забыть, как обнимают женское тело, забыл, как надо ласкать его, чтобы оно ожило. Для меня это в прошлом, женщины оставили меня в покое. Я сидел за столом. На бумаге лежали две булки, которые я купил под вечер, и розовые круглые ломтики сочной ветчины. Я люблю эту нежную, вкусную ветчинку из коровьего вымени. С удовольствием съел я несколько ломтиков булки с ветчиной. Запил водой из крана. Завтра непременно куплю бутылку красного, оно и в самом деле стоит гроши.
И не буду больше закрывать на ночь окна. Уже третью ночь окно закрыто, ставни, жалюзи, плотные шторы. Трудно дышать. Штора тяжелая, еле-еле отодвинул. Теперь отопру деревянные складные ставни.
Открыл ставни, и в комнату ворвались потоки голубоватого света. Словно откуда-то вдруг скатилась снежная лавина. Было так светло, что хоть газету читай. Вот только этот вечный стук, звон и грохот внизу, под моей комнатой. Вчера, когда я сюда въехал, я был очень усталый, а теперь прекрасно слышу этот дурацкий шум, гуденье и тарахтенье. Должно быть, у них внизу подсобные помещения. Внизу монотонно гудит стиральная машина, шумит вода, звенит посуда. Похоже на то, что мой «люкс» не только «matrimonio», но еще и самый скверный номер в смысле расположения. Этот напомаженный скот — иначе типа, который не хотел меня пустить, не назовешь — улетучился, как камфора. Утром вроде бы мелькнуло его лицо, ноги в белых штиблетах, но попробуй схвати такого.