Интересно, долго ли еще мне слушать этот галдеж. Гуденье, тарахтенье, шум, гам. Им что день, что ночь — все едино. Должно быть, стирают и выполаскивают белье, а этот скот делает вид, будто забыл о моем существовании. Конечно, на бумаге все выглядело великолепно: tutto comforte — acqua calda e fredda[59], разумеется, вода проточная, подожди, братец, я тебе покажу acqua corrente calda e fredda[60], мы еще посмотрим, кто кого. Наверное, и тут, в «Вечном городе», они рады-радешеньки ободрать эдакого барана из провинции, но ничего, мой напомаженный херувимчик, на этот раз ты ошибся. Или же ты предоставишь мне уютную, тихую комнатку, на одного, или «аривидерчи», до утра уж как-нибудь перебьюсь, а завтра… molto liri molto denari bravo amore Bambina[61] нет, братец, не molto, а piccolo piccolo liri molto piccolo[62], мой мальчик… И что за пакость мне всучили в ларьке, на свету виноград казался первосортным, кисть что надо, каждая ягодка величиной со сливу-венгерку, большая, сочная, а что я вижу в этой сумке? Во-первых, сумка большая, бумага толстая, сюда влезло бы два, три кило, я взял две грозди — примерно полкило, а кисточки-то оказались совсем маленькие, прямо терновник, и незрелые. Если бы не ночь, я бы не поленился и бросил бы тебе в морду эту кислятину. И как это меня угораздило? Еще не сезон, сезон начнется через месяц, а я так рвался к этому винограду. Кислый как черт. Чтобы ты сам прокис, собака. А как ты ручками-то передо мной размахивал — будто дирижер или колдун, вот и наколдовал. В лапе держал великолепную кисть с голубоватыми сочными, крупными ягодами и, голову даю на отсечение, положил мне в сумку эту кисть, а к ней добавил еще одну поменьше, позеленее, я это видел, но промолчал. Не могло же в сумке произойти волшебное превращение. Я наверное зазевался, тут-то он и проделал свой фокус, плоды которого вижу и поглощаю. Я растянулся на своем ложе, развернул иллюстрированную газету, купленную на вокзале. Мое внимание привлекло прямо-таки невероятное количество реклам. Судя по этим рекламам, у лысых начинают бурно расти волосы, люди вдруг в мгновение ока становятся выше ростом, носы и уши уменьшаются, бюст становится больше или меньше, как по заказу, морщины разглаживаются, пожилые люди глотают какие-то таблетки, возвращающие им энергию и радость жизни, должно быть, имеются в виду импотенты, но слово это из деликатности нигде не употребляется. Вроде бы речь идет о людях активных, которые устали от нашего ритма и технократии, таблетки облегчают процесс пищеварения, выводят газы, счастливо улыбающиеся мужчины в кальсонах утверждают, что счастье принесли им кальсоны yokey, скверные запахи истреблены, и даже дерьмо в туалете благоухает, в воздухе пахнет фиалками или розами — на выбор. Нет-нет, я никого не осуждаю, боже упаси, я далек от дешевой иронии. Совсем наоборот, некоторые вещи, своего рода достижения, можно перенести и на другую почву, из страны в страну, точно так же, как богатства духовной культуры и искусства. Но трудно удержаться от улыбки. Нет, это не ироническая улыбка, и все же мне хочется смеяться. Потому что у меня в ушах снова звучат слова нашей покойной кухарки: «А дерьмо святого отца ты видел?» «Видел, видел, а как же», — говорю я, но ответ мой чисто символический. Я ничего не имею против моды, украшений и улучшений, я не монах-отшельник и не чудак, я не прочь, например, пропустить рюмочку, съесть ломтик здешней ветчинки. И все же некоторые заметки, которых ну просто полным-полно во французских и итальянских и даже немецких иллюстрированных журналах, вызывают у меня улыбку. Все рекорды побиты. Вот, рекламируют французские дамские панталоны, не простые, а с колокольчиками, и, если я не напутал, эти панталоны пахнут розой, лавандой, ландышем в зависимости от возраста и пожеланий дамы. Мне кажется, что в Германии празднует свой триумф мода на французскую любовь, кухню и вина. Совсем как во времена Бисмарка или чуть позже… Немцы влюблены во все французское, а французы с ума сходят по русским, все русское у них в чести — язык, песни, икра, водка. В немецкой периодике множество реклам, расхваливающих французские спальни, тахты двуспальные — супружеское ложе. Если ложе французское, то и любовь по-французски. А что же это за любовь? Гм… А откуда знать? Все спрятано за ресницами, как за шторами, а ресницы-то — искусственные. Должно быть, не только французы, но и японцы покупают у нас конский волос и шерсть для этих волшебных ресниц, их изредка можно увидеть и у наших женщин, и в комиссионках, все укрыто, спрятано за занавесками, комбинациями, кружевными панталонами. Огромная, как дачный участок, кровать — на пять, а то и на шесть человек. Матрацы, одеяла, подушки из небесного пуха, рай да и только. Ладно, согласен, будем любить по-французски. Не было у кумы хлопот — купила порося. Панталоны с колокольчиками — прелюдия, и то и се, а наш бравый менеджер без пилюли ни на шаг. Глотай, братец, глотай, а то у тебя стоять не будет, и тут ничто не поможет — ни французские матрацы, ни брошюры, где шестьдесят пять или восемьдесят пять, а может, и все сто секретов любви по-французски. Глотай, братец, глотай! Вот она — современная цивилизация. Все бы съел, да есть нечем. Колокольчики звенят, бренчат, цивилизация нас пожирает. Как Сатурн собственных детей. Раньше женщины носили шерстяные или бумазейные штанишки. До колен. И всех это устраивало. Никто никому не звонил. Ах, будь они неладны, что они там у себя на кухне, в прачечной так разгалделись, пойду скажу им пару слов по-польски, а то до них не доходит. Нельзя сказать, чтобы жизнь моя была богата приключениями, но, конечно, как всякий нормальный мужчина… А впрочем, что это за мужчина, если он за свою жизнь пяток баб не трахнул.