— Эх, медуза… — вздохнул боцман.
— А еще, братцы, — оживился Васька, — кресло, которое качается. Эдак пришел с работы, умылся, поужинал, сел — и качайся. Смотри телевизер. Как ристократ.
— А халву?
— Можно и халву. Чего ж нельзя?
— Эх, Вася, — вздохнул Андрей, — хороший ты парень, да жаль мне тебя.
— Шой-то?
— Да так…
Васька встал, отодвинув своего дружка, завернул недоеденную халву и спрятал в карман.
— Хух, аж у роте тошно… Больше не буду.
— Ну вот, — разочарованно сказал Брюсов, — уже и халву не ешь.
— Это когда ее много, дак не хочется, — продолжал он, ложась на свое место. (Мишка опять положил свою голову ему на живот.) А когда ее нету, так знаешь как хочется! Вот когда сразу после армии мы на стройку пошли с Мишкой, дак там не больно разойдешься…
— Почему?
— А грошей мало платят.
— Врешь, медуза, — сказал боцман. — Хоть я на берегу и никогда не работал, но знаю, что врешь.
— Егорович, истинный хрест, только на жратву да на одежу кое-какую и выжимали…
— А как же другие?
— Да как же… Если телевизер покупать или пальто, к примеру, то только в рассрочку. А за один раз никак. Правда, кто на кране или те же шофера — хорошо заколачивают.
— Так учились бы на крановщиков.
— Да, братцы же мои, мы же временными были. Мы хотели опосля армии приодеться — и домой. Да не получилось.
— А что же вы там делали?
— А все: стекло грузили, мусор закапывали. Что прораб скажет, то и делали.
— Что-то ты, Вася, сочиняешь, — усомнился Брюсов. — На берегу люди живут, и машины имеют, и дачи…
— Ну ты даешь! Ха! Да-а-ачи?! Это начальники машины да дачи имеют…
— Ну выбивался б в начальники!
— Зачем? — зевнул Васька. — Мне и так неплохо.
— Я тоже в начальники не пойду, — отозвался Мишка, — простым работягой лучше: работай да работай. А так… если захотеть-то, и на собраниях выступать научиться можно и звонить по телефону. Да хоть генералом стать можно.
— Миша! — удивился Брюсов.
— Михаил Александрович, — обратился второй механик к Макуку, — вот вы и на берегу работали, и на море. Где лучше?
— А черт те знает, — отозвался Макук, — кому где. Но на море вроде интересней. А так везде одинаково.
— Ну не скажите! Одинаково! — возмутился Васька. — Да разве береговую работу сравнить с морской?!
— На берегу, конешно, неправильностей много, — вмешался Мишка.
— Вот при коммунизме все будет правильно, Миша, — отозвался второй механик. — Машин сколько хочешь. И работа: нажал кнопку — и все готово. Верно я говорю, Михаил Александрович?
— Это как же! — уже по-настоящему возмутился Васька. Он даже приподнялся и отстранил Мишкину голову. — А хлеб как? Хлеб-то кому-то надо выращивать? Да и зерно к делу привести надо да испечь. Машина тебе будет делать, да? А рыбу ловить? Тоже сказал… — Он опять лег, и Мишка положил свою голову на прежнее место.
— А вы как думаете, Михаил Александрович? — не отставал от Макука механик.
— Не знаю, ребята, — сказал Макук. — Всякое, видно, будет.
— Вот я ж и толкую, — не утихал Васька. — Хоть при коммунизме, хоть за коммунизмом — всякое будет. Только вот когда он настанет?
— Он тогда настанет, мережа, — вмешался боцман, — когда у некоторых личностей руки станут как у кротов лапы. А пока руки у этих личностей не похожие на кротовы лапы, никакого коммунизма не будет.
— Не пойму что-то, — повернулся к боцману Васька. — А как они у него устроены?
Стали выяснять, какие у крота лапы. Оказалось, что они у него обыкновенные, но устроены так, что гребут не к себе, а от себя. Первым об этом догадался Мишка. Он толкнул своего дружка и раздельно, как он и всегда делал, удивляясь чему-либо, сказал:
— Вась, а Вась, это ж боцман про нас загнул.
Мостик дрогнул. Брюсов схватился за живот. Похохатывал боцман, хихикал второй механик. Смеялся и сам Мишка.
— Михаил Александрович! — раздался голос Бориса. — Время вышло, разрешите начинать!
— Да давай, — сказал Макук и потушил цигарку.
Ребята повалили на палубу. На ходу натягивая перчатки, бросали недокуренные папиросы. Брюсов хлопал Мишку по плечу: «Ну и Миша, ну и чудак, вот отмочил так отмочил…»
— Отдать стопор! — командовал Борис. — Живее поворачивайтесь! Мух-х-хобои!
Лязгнула скоба стопора, натянутой струной отлетел ваер от борта. Борис поставил телеграф на «стоп», потом немножко отработал назад. «Онгудай» замер на месте, окутав корму пеной.
Все подошли к борту. По напряженным позам и безмолвию, нарушаемому только потрескиванием ваеров в блоках, было видно, что трал ждут с нетерпением. Кстати, первую рыбу всегда ждут с нетерпением. По ней пытаются угадать, удачливой будет путина или нет. И первая рыба никогда не забывается. Пусть после будут всякие заметы: богатые и сверхбогатые, когда от одного траления полностью заливается трюм, аварийные, когда вместо рыбы на палубу поднимаешь изодранный в клочья трал, — а бывает, что и вообще трал останется на грунте, зацепившись за скалу на морском дне, — но первая рыбка, затрепетавшая на палубе, сколько бы ее ни было, всегда останется в памяти.