Берег был истоптан медвежьими лапами. Кое-где виднелись кучки песка, я ковырнул ногой одну из них, вывернулась кетина.
— Дальше не пойдем, — сказал Роман, рассматривая следы, — а то еще на этого черта напоремся.
Рыбка ловилась хорошо, к обеду мы уже натаскали по ноше. Потом сварили уху, чай.
— Жаль, ведра нету под икру, — пожалел Роман, — можно бы еще порыбачить.
Побрели к устью. Там было тихо, на берегу лежали кучи рыбы, возле них прохаживался Василий, остальные, видимо, носили рыбу. Шлюпки тоже не было.
— Как рыбачилось? — весело спросил он. — А мы и вам рыбки приготовили.
— Ну и наглец, — кривя рот, прошептал Роман. Потом обратился к Ваське: — На шлюпке рыбу возите?
— На ней.
— Придет шлюпка, не угоняй. Мы свою повезем.
Роман пусто и бесстрастно посмотрел в глаза Василию. Тот отвернулся и зашлепал подошвой по мокрому песку.
Рыбу на шлюпке повез Роман, мы с Толиком возвращались пешком и на этот раз без нош — у нас даже настроение от этого хорошим было. Но не надолго, когда пришли домой, Роман был злой-презлой: при подходе к берегу напоролся на валун, шлюпка перевернулась, весь улов утащило море.
День с утра проглядывал прекрасный, и наши желания горели еще ярче. Когда шли мимо метеостанции, Васькина команда таскала ящики с продуктами, катала бочки с соляркой. В другое время мы кинулись бы им помогать, но сейчас только фальшиво подняли руки в знак приветствия. Они улыбнулись, и их улыбки показались мне будто себе на уме, а может, просто застенчивые, ведь, наверное, стыдно было за вчерашнее.
Когда вышли к устью, утро сияло. Речка журчала по камешкам радостно, и рыба в ней кишела. Видимо, это был самый последний день ее хода, и она не вмещалась в речке. Мы прямо запрыгали от счастливых предчувствий при виде этой картины, и Роман впервые за последние дни улыбнулся.
— Нарыбачимся, — радовался он. — Володя, тащи невод.
Мы занялись костром. Володька пошел за неводом… Но что-то не несет, лазает и лазает по траве.
— Грибы, что ли, собираешь? — крикнул Роман. — Скорее!
— Да нету невода, — развел руками Володька.
— Что-о-о?!
— Нету.
Смутная догадка обожгла нас, мы кинулись к тем местам, где обычно оставляли невод на просушку. Но увы и ах. Его не оказалось даже во всех ближних и дальних кустах. У Романа, кроме злобы и отвращения, вырывалось еще и удивление:
— Ну и Васька… Ни и подлец!
Брели домой уже потемну — целый день пришлось рыбачить удочками, — чуть живые. Это была последняя бессонная ночь в этой бессонной неделе — так же как и у рыбы последний день хода. Икра у нее была с черненькими точками внутри, в пищу не годилась, — и только сейчас мы почувствовали, как измотались: перекуривать останавливались раз пять, а на перевале вздремнули.
Когда шли мимо метеостанции, где теплился манящий огонек, — стакан чаю был желанный как воздух, — даже словом не обмолвились о ней. И вот расслабленные и довольные тем, что уж больше — хотя и жаль — не придется в сутки совершать тридцатикилометровые переходы по сопкам и зарослям, да еще с тяжеленными мешками за спиной, расселись на диване. Дома. Толик — он оставался на вахте — со всеми стараниями хлопотал возле стола.
— Тогда зря я им дал соли, — сказал он, выслушав все происшествия.
— Ты им дал соли? — выкатил глаза Роман.
— Ну откуда же я знал, что они задумали.
Красная рыба прошла.
Баранья все так же радостно серебрилась по цветным камешкам, склоненные ивы все так же думали свои бесконечные думы. На наше «ласточкино гнездо» по-прежнему заходили ночевать тучки; «голова» маяка все так же крутилась, показывая дорогу кораблям, стучали дизели, мерцали зеленые глазки приборов, а… жить стало скучно.
К тому же у нас кончилась капуста — им-то «Колесников» всего вдоволь привез, капустка-то у них свеженькая, — самим надо было печь хлеб.
С хлеба мы и начали. Достали с чердака ржавые формы, отожгли, очистили их, выпарили и приготовили дежу. В печи замазали дырки, поднастлали огнеупорным кирпичом, сделали жестяную заслонку.
И вот уже сколачиваем тесто.
— Рома, — крикнул пришедший с охоты Володька, — а «дикари», — (по-другому мы их теперь не называли), — на нашей шлюпке бакланов шугают.
— Забрать! — резко сказал Роман. — Иди и пригони.
— Я не могу…
Роман стал очищать руки от теста.
После он рассказывал, что выкинул всех бакланов и бочку с яйцами из шлюпки и «дикари» ни слова не сказали.