У нее есть муж, Сашка, такой же рыбак, как и я. У них двое детей, мальчик и девочка. Девочка ходит уже в школу. Семейная жизнь у них ненормальная: по колхозу установилось капитальное мнение, что она ему изменяет, несколько раз он бил ее. Последний раз побил ее здорово, дня два она не выходила на работу, потом вышла припудренная.
Возвратился в Мишкину комнату, повалился на кровать и закурил. Миша повязывал галстук.
— У меня будешь ночевать или на судне?
— На судне.
— Пойдем в кино.
— С удовольствием.
В клуб пришли за час до начала, играли в бильярд. У меня перед глазами стояла Надя, блеск ее глаз, прерывистое дыхание, склоненная головка над цветами. И было хорошо.
Публика собиралась медленно. Я не смотрел, пришла она или нет, но знал, что, когда она придет, я почувствую. И точно: мне вдруг стало приятно до дрожи, прямо загорелся весь. Оглядываюсь — Надя, опустив голову, проходит мимо.
— Ну бей же! — крикнул Миша.
Я ударил, шары прыгнули через борт.
— Ну и ну. В первый раз вижу, чтобы два шара вылетали.
Фильм был хороший, но я с нетерпением ждал конца. Я знал, что Надя встретит меня, непременно встретит. И когда свет зажгли, не спешил выходить, все разминал папиросу в сторонке от общего потока.
На улице темень была такая, что протянутой руки не видно. Я брел наугад и — вдруг почувствовал ее дыхание.
— Ты?
— Да.
Я взял ее под руку.
— Погоди, я из туфель вытрясу. — Она держалась за мой локоть, руки ее подрагивали.
Шли. Она часто и звучно дышала, хотя мы шли как нельзя тише. И мне хотелось, чтобы дорога не кончалась. У нее был теплый, мягкий локоть, от ее плечика дышало жаром. Она подняла голову и засмеялась.
— Вот и пришли, — сказала.
— Да. — Я стал возиться с папиросами.
Я не помню, сколько мы так вот стояли молча. Вдруг дверь скрипнула, и свет упал на нас.
— Мама, — послышался детский голосок, — а Сашенька не спит.
— Сейчас, доча. — Она, склонив голову, медленно пошла по ступенькам крыльца. Медленно прикрыла дверь за собой.
Я побрел к пирсу, где стоял сейнер. Спать не хотелось. Уселся на кнехт и смотрел на журчащие струи воды мимо борта.
На другой день мы с Мишей не пошли в кино, ловили корюшку с пирса. Тут же стайкой толпились ребятишки всех возрастов, они тоже рыбачили. То и дело слышалось:
— Дядя, гляди, какую поймал!
В сторонке от общей ватаги переступал с ножки на ножку маленький мальчик. Резиновые сапожки у него были с зайчиками на голенищах, на головке жокейская кепочка, которую он то и дело снимал и почесывал затылок. Весь он очень чистенький и красиво одетый.
— Надькин пацан, — сказал Миша.
— Да? — удивился я. «Как же раньше не знал… столько лет живем в одном поселке. Впрочем, до детей ли мне? Летом, осенью и весной в море, зимой в отпуске».
Мальчик будто понял, что я думаю о нем, снял свои картузик, потупился и зашаркал сапожком.
— Не везет бабе, — продолжал вполголоса Миша. — С Сашкой живут как кошка с собакой.
— Пусть разойдутся.
— А пацаны как? Да Сашка скорее удавится, чем бросит их. Как с моря придет, не расстается с ними: то в лодке по речке катает, то по тундре ягоды собирают. Да и Надька от них без ума, смотри как одевает. — Помолчав немного, Мишка крикнул мальчишке: — Саня, ты чего не рыбачишь? Иди, удочку дам.
— Я папу жду, — тихо ответил мальчик. — Ты мне, дядя, лучше бинокль дай, только правдашний.
— Правдашнего бинокля, Саня, у меня нету, — вздохнул Миша. И продолжал: — Недавно Сашка с моря приходил, стрела у них полетела… опять морду ей набил. Наговорили ему, будто она к любовнику в Уку ездила.
— Врут, может.
— Может, и врут, — согласился Миша. — Но она его терпеть не может. Да и он, ты сам знаешь, идиот какой-то: то ходит по колхозу разные сплетни собирает, то с моря плаксивые письма бабам пишет, чтоб понаблюдали за Надей. Тьфу! Ну, разве это мужик? А сам? Парни рассказывали, если приходится заходить в другие бухты, гладится, чистится и на танцы… к каждой юбке пристает. Надьку же ревнует к каждому столбу. Иногда пьяный напьется, грозится убить.
— Пугает.
— Черт его знает. Прошлый раз нажрался, распустил слюни и в слезах по колхозу шарахался. — Миша задумался. — Но пацанов любит страшно, с пацанами совсем другой, хоть на человека похож. Чехарда какая-то.
— Сложные дела эти, Миша.
— Сложные… пропадает мужик. А ведь я его знал другим: веселый, компанейский…