— Идем, идем назад, пока не влетело нам?
— Да нет, Володя, буду до конца. — Мне было тяжко до невозможности, прямо не по себе. — Ну! Вперед, хромоногие!
— Что ты сказал? — спросил Володя. — А? Ну, если что найдешь, свистни.
— Ясное дело.
— Пока.
— Пока.
Дал полный ход и положил сейнер курсом на Крещенный Огнем. Вперед, хромоногие! А вообще-то хотелось забыться и уснуть.
Вот и мыс Крещенный Огнем, уже полстаметровая изобата, скоро будет гряда донных скал. Море тихое и молчаливое… сам же мыс с обломанной, выщербленной вершиной… в какие-то времена здесь произошел страшный бой между корякскими племенами — по этой причине этот мыс и называется так. Любопытно, из-за чего же они протыкали копьями или простреливали из винчестеров друг друга? Из-за денег, разумеется, точнее, из-за собственности — мехов, пастбищ, оленьих стад, — как и все, впрочем, войны. Возможно, шаманы или вожди не поладили, а из-за чего можно не поладить? Тоже из-за этого, наверное.
Ну, что ж!
— Вперед, хромоногие! — Я нажал кнопку аврала.
Долго парни не поднимаются из кубрика… слишком долго. Но второй раз нажимать не стал, возвратил судно в точку замета, застопорил ход, жду. Да, совсем не так, как раньше, когда чумные от бессонницы, на ходу разлепливая глаза и таща в руках сапоги, выскакивали кидать буй. Тогда одевались на ходу, во время замета, пока ваера выходили.
Первым вылез Казя Базя.
— Жека, так твою… — загремел он, свесившись в кубрик. — Чего мух ловишь? А ну, на буй!
— Сапог ищу.
— А ты в портянке.
— Разматывается.
Совсем не те пироги.
Наконец поднялись первые четверо, те, кто кидает и ловит буй. Даю ход, командую на буй, веду судно в замет. Последним вылез Дед… поздновато…
Сделал замет, положил сейнер на курс траления, теперь двадцатиминутная передышка. В эти минуты обычно парни доодеваются, успевают проглотить по кружке кофе или сжевать жареной рыбы, закурить, обычно толпятся у двери Бесового заведения. Сейчас же никто не одевается, никто не идет к двери камбуза, да и самого Беса там не видно. На прогулку вышли, сбились в кучу, смеются, зевают.
Берем невод… он совершенно пустой, только штуки три большущих, похожих на гитары, промысловых камбалин с низов крыльев бухнулись на палубу — прав Фаттахов, глухо здесь. И Маркович прав: «С судьбою спорить не моги».
— Ух, ха-ха! На жарево есть! — крикнул Бес и подобрал двух рыбин.
— Ну кто в покер? — весело крикнул Дед.
— Еще впереди пару суток перехода… наиграемся.
— Не жизнь, а малина!
Впрочем, чего я ждал, во что верил? В свою мечту? Что найду много рыбы? С таким же успехом я мог бы ждать и искать парусную шхуну, что возит чай из Индии вокруг Африки. А лучше бы оделся в картонные рыцарские доспехи и пошел бы сражаться с ветряными мельницами. Впрочем, и ветряных мельниц сейчас нету, наверно.
Подошел к борту, смотрю, как Казя Базя расстропливает и затаскивает на площадку совершенно пустой кутец невода.
— Во, это уловище! — швыркнул ногой Дед оставленную Бесом на палубе рыбину. — Куда ж мы ее девать будем?
— Квартальный план…
— Командир, — сказал Казя Базя, расправляя кутец по площадке, — кутец вышел на крыле, его при замете закинуло. Значит, ты ошибся течением.
— Значит, я ошибся течением, — повторил я, но от этого не блеснуло никакой надеждой. — Значит, я ошибся течением.
— Если бы она здесь была, — услышав наш разговор, подошел Дед, — то пусть что угодно с кутцом, пусть он завернулся или перевернулся, но она бы все равно была на крыльях.
— Так это же не промысловая, — заспорил с ним Казя Базя, — она же в крыльях не застревает.
— Правильно. В крыльях промысловая не застревает, она проходит в горловину.
— Так невод-то по грунту жваком, бабой-ягой шел…
— Попробуем еще раз! Готовь, чиф, невод к замету.
— Да что пробовать, — вскипел Дед и подошел ко мне. — Ведь и признаков нету. А эти три рыбины… кидай в море штаны — и ты поймаешь больше.
— Готовь, чиф, невод к замету!
— Есть!
— Я невод выбирать не буду, — сказал Дед. — Говорю серьезно. Иду играть в покер.
— Иди! — надуваясь гневом, сказал Казя Базя. — Иди! И не просто иди, а иди, иди и иди!
— Ты что хочешь сказать? — остановился против него Дед.
— Я сказал все: иди и иди! — И к Женьке, который тоже направлялся в кубрик. — А ты куда… жизни… душу… а ну, тащи буй на место! А где Есенин? Мухобои.