— Командир, лебедка еле тащит, — доложил Казя Базя. — Камней нагребли… попробуй, что за тяжесть?
— А если тяжесть эта живая? — язвил Бес. — Га-га-га!
— Живая?!
Допустим, хотя допустить вряд ли возможно, что он идет с большой рыбой. Нужна ли мне сейчас та рыба? Нет, не нужна. И будет замечательно, если невод нагреб булыжников, да еще разодран в клочья, это будет еще замечательнее.
— Командир, да попробуй же? — опять не вытерпел Казя Базя. — Еле тащу.
— А как рыба? — крикнул с площадки Бес, бросил крыло, которое он укладывал, и подскочил ко мне, стал колотить кулаком по неводу под стропом. — Рыба! Это, братцы, рыба! Га-га! Клянусь бородой Нептуна, рыба. Это рыба.
— Командир, попробуй сам, чего его слушать, ведь это Бес.
— Если это не рыба, я не Бес.
Я попробовал набивку невода под стропом, груз был «живой», это, конечно, рыба, ошибки или недоразумения исключаются до абсолютности, это рыба… и много… много рыбы — но ничего в моей душе не дрогнуло и не шевельнулось, я так же равнодушно стропил невод.
— Га-га-га!
— Да цыц!
Впрочем, почему же это меня не радует, ведь это космическая удача, сенсация, победа. Сегодня в Пахачу, часа через четыре — туда бежать-то всего пару часов — я привезу полный сейнер рыбы, рыбонасос откачает ее в полчаса, минут за двадцать, и еще успею заловиться, и даже еще к вечеру, да тут ее, кажется, не один груз, только вози… весь флот берет за три дня один груз, мы — в один день, а может, за один замет три груза, три дня — и квартальный план. Ведь это гром по флоту, гром с молниями… ну, почему я равнодушен?
— Га-га-га!
— А ну еще пару жваков возьмем! — орал Казя Базя. — Подтащим невод к борту, посмотрим. Шевелись, мухобои!
Через пару перехватов невод подошел к борту, рыба из него вываливалась ленивыми лепехами — промысловая, конечно! — величиной со стиральную доску, уходила через верх сквера — не только кутец и горловина были набиты ею, но самая верхняя часть невода.
— На четыре груза! — орал Бес. — Га-га-га!
Казя Базя кинулся в рубку, чуть толкнул сейнер назад, невод потащился за сейнером — у борта качнулась исполинская колбаса, уходящая вглубь и перетянутая пожилинами.
— Половина квартального плана! — надрывался Бес. — Га-га-га!
А меня ничего не трогало. В душе было то настроение, что появилось перед неминуемо ожидаемым крахом… Как в детстве, когда я строгал ножичком свистульку. Я бросил строп и присел на борт.
— А ну, шевелись, мухобои! — распоряжался не без морских вариаций Казя Базя. — Жека, готовь трюм! Быстрее! Есенин и Бесяра, тащите каплер и буй. Трюм и палубу зальем, остальная пусть в неводе. Отколем невод и поставим на буй! А ну, мухобои!
— Перевозкой займемся! Га-га-га! Сигай будет локти кусать. Га-га-га!
— Да сколько же ее там?
Меня ничего не трогало… в душе было все так же.
Через какое-то время, залитые рыбой — огромнейшие, золотистобрюхие лепехи — до самого брашпиля, двигались на сдачу в Пахачу, которая уже виднелась на горизонте. Невод же с рыбой — в нем осталось больше чем на два груза — оставили в море на буе. Парни как духи носились по судну, будто в поспешной драке, когда надо быстро сделать свое дело и поскорее сматывать. Я все так же сидел на борту, курил. Настроение было все то же, иногда звучал хриповатый басок Страха: «Её здесь как грязи… смотри и запоминай».
Подошел Казя Базя, молча толкнул в плечо — мне показалось, что кувалдой меня двинули или я наткнулся на буфер медленно движущегося вагона.
— Ты Фаттахову позвонил?
— Бесяру послал, он это умеет делать, натемнит так, что сам черт ничего не поймет и не догадается, где мы, а Фаттахов догадается.
Подошел Дед. Он остановился напротив меня, разминал папиросу.
— Командир, как ты думаешь, мы с тобой моряки?
— Нет сомнения, Дед.
— Ты примешь мои извинения?
— С большим удовольствием, Альберт Андреевич.
Дед хорошо пожал мне руку. Закурили. Немного погодя он спросил:
— А о чем ты все думаешь?
— Так… случай из детства вспомнил.
— Именно?
— …пустяк.
Пропал моряк
— Отличный парень был, — сказал старпом.
— Хороший матрос был, — сказал капитан.
— И зачем она ему? — вмешался Васька Жук, ворочая рулевую баранку. — С «довеском»…