— Мерещится тебе. — Спердя вырвал у него вожжи, хлестнул лошадей кнутом, и они двинулись. — Поехали, есть охота, да и ты, поди, по жене соскучился…
— Верно… Сделаю ей еще пятерых ребят, пусть будет семеро. Семь братьев — столько, сколько нас было. Пусть вместе выходят на хору, пусть сами составят хору, когда станут друг подле друга, чтоб закружилась хора, чтоб пошел дым коромыслом…
— Так и вы делали…
— Мы были дуралеи. Думали, что ничего не надо, кроме хоры… И потасовок. Мы, когда брали в руки колья, все село колотили. Вот почему мы были дуралеи, а теперь дошли до того, что нам всем один крест поставили. Я своих детей научу другой хоре. И тебе больше не крестить ни одного, пусть не вырастают жадными вроде крестного.
— Я-то жадный, крестник?
— А чего не смазываешь повозку, когда едешь в дорогу? Скрипит, словно вот-вот загорится. Уж я ее смажу, как надо, и дышло поставлю новое.
— Ладно, ставь, — огорченно сказал Спердя.
Его начал раздражать голос солдата. И этот разговор про дышло и про детей. Взгромоздился на сундучок, ровно хозяин, занял его нагретое место и вожжи взял, не спросясь, а теперь говорит, что и в крестные не позовет. Все на белом свете и без него, без Тебейкэ, может идти своим чередом, как положено, что теперь в нем за нужда? Сошел с поезда никем не жданный, все считали его покойником. Чего доброго, он задумает отобрать обратно и повозку, и землю. Чего он все в бутылку лезет, то хора, то повозку смазать?.. Что у него на уме?
— Когда я о доме думал, мне казалось, будто я ем фасолевую похлебку… Из сушеной фасоли, с копченым мясом… И мне виделось, как жена помешивает мамалыгу на огне и глядит на меня… И от мамалыги пар идет, густой пар. Для девяти ртов — семерых детей да нас двоих. И жить мы будем лучше, чем ты, Спердя…
— Дай вам бог счастья, — сказал Спердя и прикусил себе язык, чтоб ненароком не услышал какой-нибудь бог и не принял это во внимание.
Он взглянул на солдата и увидел, что глаза его как будто поблескивают. А может, ему показалось. Но, верно, он теперь на все способен, если обращается к нему по имени: Спердя. Сколько Спердя себя помнил, его звали не иначе как «крестный», «крестненький». Сперде захотелось потихоньку взять топорик и стукнуть солдата разок по черепу, чтоб знал, как разговаривать с ним.
— Гляди, звезда, — сказал Тебейкэ. — Уходит холод, гуси не соврут… Видишь ее? Чуть виднеется, как восковая… вон, справа над дорогой, гляди, между ушами коней, на ладонь повыше… Вот еще одна… Две, ей-ей, две…
— Привез чего жене-то? — спросил Спердя, чтоб переменить разговор и выведать, что у солдата в котомке.
— Чего я ей привезу? Самого себя.
— Хорошо, но что-нибудь… в подарок? Что-нибудь на память, какие-нибудь там штучки…
— Не в чем было подарки везти, — ответил Тебейкэ, и Спердя с досады выплюнул целое семечко. — Да, чуть не забыл, я нашел на станции пустую гильзу, наступил на нее. Я ее поднял, отдам жене, пусть пристроит у иконы, потому что цветы в ней не уместятся… Ей-богу, не шучу, вот она, гильза! Я и еще одну нашел, если хочешь, тебе отдам, так, на память… Ведь на войне и ноги твоей не было.
— Ладно, в другой раз отдашь, — сказал Спердя, останавливая лошадей. — Вон кладбище, не хочешь крест свой поглядеть?
— Нет.
— Боишься?
— Нет.
— Поди сруби его, я дам тебе топорик… Раз ты жив, зачем тебе крест?
— Пусть стоит, чтоб и я когда вспомнил, как дураком был… Это и лучше, это знак, будто я умер, а я живу. И буду плясать, буду коней кормить, и научу их бежать, коли я сырбу в повозке пляшу.
— Поди хоть поглядеть, он у самых ворот.
— Ладно, — сказал Тебейкэ и соскочил с повозки. Зашел за нее и помочился на колесо. Потом отворил кладбищенские ворота, взглянул и вернулся к коням. — Я немножко пройдусь пешком, — согреюсь, — сказал он.
— Вижу, простыл ты…
— Нет, Спердя, ноги затекли, — сказал он и повел коней под уздцы.
Спердя смотрел на него, и ему казалось, что это медленно движется влажная тень.
— Зря ты, Спердя, хочешь надо мной шутки шутить насчет креста… Эти сказки бабам рассказывай.
— Да я не вру, ей-ей…
— Вот потому-то… Ты думал, я стану себя оплакивать или без памяти упаду и ты смеяться надо мной будешь? Черта с два, посмеешься. — Он остановил коней на мостике, перекинутом над речным бродом. — Эй, лодыри, поглядим, не сошла ли вода… Хороша для купанья, всего лишь до половины устоя, не выше. Только бы солнышко пригрело… Спердя, иди погляди на воду, вон в ней две звезды видать. Завтра пойду купаться, дикие гуси пролетели в небе, высоко…