— Лейтенанта, — ответил конопатый, — он спит.
— Это не лейтенант, а майор, — поправила курносая.
— А по-моему, генерал…
— Генералы не ходят в касках…
— Это капрал…
— Капрал дерьма набрал…
— Заткнитесь, черти. Это сержант.
— Давайте у него самого спросим.
— Пусть спит лучше.
— Румын…
— Ага, наш, наверняка генерал…
— Заглохни, немой, разбудишь. Он тебе тогда покажет генерала, пропадет охота болтать-то.
— Тсс! Может, он нарочно притворяется, что спит, а сам слушает да на ус мотает…
— Вот кого надо было водить заставить. Фиг бы он нас нашел… со всей своей ротой! — громко сказала курносая, подмигивая товарищам — дескать, пусть позлится, коли слышит.
— Знаете что, — зашептал щербатый, — давайте заведем вокруг него хору… Ишь, притвора, пусть видит, что мы не дураки ему верить… Давайте спляшем вокруг него, то-то смеху будет у него в части, как узнают, то-то сраму…
Они встали в хоровод.
— Где пшеницы колосок, колосок, колосок…
— Вырастает василек! — закончил конопатый, неистово топча люцерну пятками.
Они проскакали вокруг солдата три раза, семь раз — все напрасно. Как с гуся вода. Они раззадорились еще пуще.
— Давайте у него патроны повытрясем.
— Да ты что, он нас прибьет, как конокрадов каких! Лучше посмотрим, что у него в ранце, — предложил щербатый.
Они сгрудились вокруг ранца и вытряхнули на землю: загадочный предмет — банку консервов, половину засохшего каравая, книжку без картинок, пару шерстяных носков с драными пятками и яблоко. Запихнули все на место и поднялись, удивляясь, что солдат и ухом не ведет.
— Как тебя звать, солдат? — спросил щербатый. — Ион?
— Нет, его звать Николае…
— Солдат Харлампий! — прыснул немой.
Мальчишки больше не называли его генералом, хватит, попугали уже девчонок, а солдата, видно, ничем не заденешь, не обидчивый.
— Язык он проглотил, что ли? Нехристь, верно. И поп ему имени не дал! — ехидничал конопатый, лишь бы пронять упрямого парня.
Но солдату все было нипочем. Растянулся на спине, каску надвинул на глаза, правую руку поднес к виску, будто салютовал небу. Так и заснул? Или, может, во сне вздумал отдать честь небу и земле, речке и тополям? Ребятишкам страсть как хотелось расспросить его про омут, что там было — бомба, граната или снаряд? Почему не покалякать, ведь бой кончился?
— Давайте его пугнем, — предложила курносая.
Они всем гуртом сбегали на дорогу, набрали камней и ну швыряться — ясное дело, стараясь не задеть солдата.
— Бум!
— Пыр-пыр-пыр!
— Фью-фью!
— Буф! Пум!
Камни и булыжники падали в люцерну вокруг солдата. Дети бросились в атаку:
— Ура-а-а!.. Ура-а-а!
Солдат не шевельнулся. Щербатый, подскочив к нему прежде других, вдруг замер, испугавшись больше, чем в первый раз. Ему пришло в голову — что, если это брат? Вернулся и спит? Ой, задаст ему тогда братец перцу, все лето будет не до шуток.
— Стойте, — махнул щербатый остальным.
И в тот же миг будто с головой ушел под воду, сведенный судорогой, будто вода высосала из него силы. Что, если он мертвый? Щербатый пожелтел и обернулся:
— А вдруг он мертвый?
— А?
Об этом никто не подумал. Немой покачал головой:
— Он целый, даже не ранен… Дрыхнет.
Щербатый на цыпочках подошел к солдату. Все — за ним, молча. Щербатый встал на коленки у изголовья солдата, взялся за каску и медленно поднял ее. Открытые глаза солдата уставились в небо. Черный муравей быстро полз по лбу. Дети не проронили больше ни слова. Стало тихо. Только вода плескала в омуте.
Тени тополей вытянули шеи и достали до люцерны. Дети, сидя на корточках, все смотрели на солдата. И вода журчала, и сочная люцерна росла потихоньку. А солдат лежал неподвижно. В глазах застыл пугающий, странный свет. Может, он глядел в небо перед смертью и только в последний миг закрыл лицо каской, чтобы его не били дожди, не палило солнце, не кусали мухи. Он надвинул каску на лицо, как шляпу, будто лежал не на поле боя. В двух шагах от него валялись высохшие навозные кучки. Залезли все-таки волы в люцерну перед тем, как их угнали.
Дети поднялись. Щербатый бережно опустил каску. Курносая бросила на тело солдата пучок цветущей люцерны. Бросил и конопатый, и синеглазая, и девочка с косичками, и немой. Они разошлись и принесли в подолах траву, люцерну и цветы. Еще раз разошлись, нарвали белых цветов на обочине дороги, камышей и болотных цветов, одуванчиков и лютиков с речного берега, щетинника, люцерны и синих-пресиних васильков и укрыли солдата.