— Я не понял, — сказал Былк.
— Короче говоря — пооблез, — рассмеялся доктор. — Я из тебя сделаю искусного охотника, хотя уверен, что не должен тебе раскрывать все секреты охоты. И нужно будет обязательно научить тебя французскому языку. Охотник должен знать иностранный язык. Встретится с другим охотником, другой национальности — так чтобы мог поговорить. Я учил русский язык. И французский тоже — с помощью словаря и пластинок легкой музыки. Надо будет с ходу выучить и еще какой-нибудь современный язык. Но ни в коем случае не латинский и не древнегреческий.
— Почему, доктор? — поинтересовался Былк.
— Это мертвые языки, на них не поговоришь на охоте — разве что с древними греками и латинянами.
— Ага, — сказал Былк.
Они погасили сигареты и вошли в лес. Ружья взяли в руки — чтобы быть наготове.
— Моя теория, — сказал доктор, — заключается в том, что на охоте нельзя выжидать. Звери приспособились, натренировали свои чувства — конечно, на основании многовековой практики — и теперь не полезут, как дураки, на охотника. Надеюсь, это новая концепция. Я основываюсь на движении, а не на ожидании. Но главное на охоте, Былк, — это чувство юмора. Без юмора охота, прости за выражение, просто дерьмо, или, как у нас говорят, рахат — уж не знаю, почему это выражение считают непристойным, если рахат-лукум продается во всех магазинах, его покупают и едят. Не согласен я и с теорией тишины — нет, не согласен. Охотник должен говорить, смеяться, когда он идет на охоту — чтобы звери и не поняли, что он охотник, а приняли бы его за простого путешественника. И рискнули бы даже напасть на него. У меня было такое с одним волком. Шел я, посвистывая, по тропинке, оружие за спиной, ягдташ полон зайцев. Увидел меня волк — и наперерез, я и опомниться не успел. Заметил его, только когда он кинулся на меня, встал на дыбы, разинул пасть…
— И что же ты сделал? Сразу выстрелил? — спросил Былк.
— Ну нет, у меня не было времени. И потом, я подумал, что жалко портить его шкуру.
— Что же ты сделал?
— Погоди, сейчас расскажу. Значит, он на меня кинулся, пасть разинул. Хорошо, сказал я себе и, сунув руку ему в пасть, схватил его за язык — ему ни пикнуть, ни укусить… просто потерял зверь психическое равновесие. То есть не успел он опомниться, как из атакующего превратился в своего рода жертву, и не хватило у него проворства восстановить психическое равновесие. Видишь, как важно на охоте немножко знать психологию! Потому-то я и сказал тебе, что на охоте надо говорить, а не молчать.
— Так что же случилось с волком?
— А, rien[13]. Я взял в левую руку нож, потом быстро переложил его в правую, а левой схватил волка за язык — левой вместо правой — понимаешь? И ножом я содрал с него шкуру. Он стоял на ногах и растерянно смотрел, как я его свежевал. Потому что свежевать — означает сдирать шкуру. У нас в Трансильвании говорят свежевать. Взял я его шкуру, а самого его оставил на тропинке и, уходя, сказал: «До свидания! Когда у тебя вырастет новая шкура, можешь показаться мне на другой дорожке — так и быть, сделаю тебе одолжение, снова освобожу тебя от нее». Ну, что ты скажешь? — рассмеялся доктор.
— Да ничего не скажу, — ответил Былк. Он не смеялся, потому что знал — у доктора дома очень много шкур — волчьих, кабаньих и медвежьих. И Былку тоже хотелось стать умелым охотником — вот он и не смеялся, — ведь, когда смеешься, не научишься. Доктор на охоте творил чудеса — это Былку и другие говорили, и конечно, то, что он от доктора слышал, не всегда было охотничьими рассказами. Сам доктор ему тоже об этом говорил. И так как Былк не смеялся, доктор заметил:
— Можешь смеяться, Былк, а можешь и не смеяться. Я тебе уже сказал, что на охоту надо идти веселым, как весенний сад. И знай, что охотничьи рассказы — это не всегда сказки, то есть выдумки, попадаются среди них и правдивые. Но я тебе сегодня расскажу не только о подлинных происшествиях.
— Я тебе верю, — сказал Былк. — Если бы ты был обманщиком, люди в деревне не говорили бы, что ты самый лучший охотник из всех, какие были в нашем селе.
— У меня верный глаз, Былк. И нюх. Я вот что тебе скажу. Нюх во много раз полезнее, чем глаз. Однажды я выстрелил прямо по нюху. И убил двух волков сразу. Волка и волчицу. Они, бедняги, крутили любовь. Я, конечно, их бы уважил, но показалось мне, что они меня не уважают, принимают меня за новичка. И я их наказал — думаю, они до сих пор помнят. Который час, Былк?