Слово «дорогой» хозяйка переняла у горожан, поселившихся в их деревне, и теперь она только так и называла мужа.
— Какой ужас! Какая распущенность! — запричитала она.
Вопли «матушки» и ее скривившаяся, выражавшая полное презрение физиономия с вытянутыми трубочкой губами переполнили чашу терпения Ни. Девушка заплакала в голос и закричала так громко, словно хотела, чтобы все ее слышали:
— Я думала… Я думала, все так…
Хозяйка даже подскочила. Она набросилась на бедную девушку, схватила ее за волосы, тыча пальцем в глаза. Она ругала Ни, била ее по щекам и визжала так, будто ее самое били. Хозяин заскрежетал зубами.
— Хватит! Замолчи, а то соседи сбегутся!
Он прилег на постель и закашлялся, как будто захлебнулся душившей его злостью. Хозяйка терпеть не могла, когда муж кашлял, но сейчас решила промолчать. А то совсем рассвирепеет, попробуй тогда уйми его.
— Ты мне больше не нужна! Сегодня же убирайся! — тяжело дыша, крикнула она Ни.
Ни давно хотела уйти, но решила подождать, пока выйдет замуж. Терпела же она без малого десять лет, еще два-три года потерпит. Ведь уйдешь — разговоров не оберешься. Но теперь ждать больше нечего. Ни убежала на кухню, забилась в угол и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.
Хозяйка покосилась на мужа и, увидев, что он все еще зол, прошипела:
— У, черт лупоглазый!
Она знала, что теперь муж будет пилить ее всю ночь…
Тетушка не сразу заметила, что Дык стал хмурым и раздражительным. С его лица не сходило злое выражение, нижняя губа постоянно была оттопырена, брови нахмурены, а глаза выпучены — кажется, вот-вот лопнут. Он снова стал молчалив, но временами его словно прорывало, и тогда он срывал злость на чем попало: на собаке, кошке, корзине, овощах, крыше, мотыге, но чаще всего — на тетушке. Он разбивал вдребезги все, что попадало ему под руку, и, глядя на него, старушка дрожала от страха. Вот она, отцовская кровь! Но что поделаешь… Тетушка решила молчать. Она слишком хорошо помнила его отца. Уговаривать и стыдить бесполезно, а станешь ему поперек дороги — еще убьет. Тетушка места себе не находила. Что стряслось с ее тихим, молчаливым Дыком? И что еще будет? Накаркали злые языки! С самого детства он был нем как рыба и вот недавно вдруг стал болтлив, как сорока, а теперь ни с того, ни с сего начинает злиться. Нет, неспроста это. Наверняка кто-то его сильно обидел.
Бедная старушка! Она оказалась куда наивнее внука! Неужели она ничего не знала, не слышала, о чем судачили в деревне?
Господин Хоа остриг Ни наголо, вымазал ей голову известью и выгнал из дому. С тех пор ее больше не видели. Некоторые, правда, поговаривали, что никто ее не выгонял, а она сама сбежала, потому что была беременна. Только такое вряд ли могло случиться — у хозяина в округе все знакомые и ее непременно поймали бы и доставили в деревню. А поймают — три шкуры сдерут, шутка ли! Ведь за нее деньги уплачены. Другие, у кого воображение побогаче, рассказывали целую историю, будто Хоа выдал Ни за негра и запрятал подальше, чтобы ее родители не узнали об этом.
Кое-кого эта история очень заинтересовала. Эти теперь спали и видели, как бы выдать своих дочерей за негров — и чадо свое осчастливить, и двести серебряных монет в карман положить. Один только солдат Тао готов был биться об заклад, что все это ложь и выдумка, что негры не станут жениться на ком попало. Вон в городе какие девицы: разряженные, напудренные, красотки, точно феи, и по-французски понимают, так даже на них негры смотреть не хотят.
В общем, разное болтали. Но толком никто ничего не знал. Одно было ясно: в доме господина Хоа Ни уже нет, потому что он нанял новую служанку. Сам же господин Хоа и его супруга на все вопросы в один голос твердили: «Испорченная девчонка, мы знать ее не хотим», — и тут же переводили разговор на другую тему.
Дык был вне себя от волнения, хотя и страшно злился. Не могла сказать хоть несколько слов на прощанье! Разве женщин поймешь? Смеются над ней, что с сыном Громобоя связалась, вот и сбежала от срама. А что Громобой! Его и в живых не было, когда Дык на свет появился. В глаза Дык его не видал. Чем же он виноват? Дык вспомнил, как Ни однажды сказала ему: «Я выйду за тебя только потому, что ты тихий. А были бы у другого такие родители, ни за что не пошла бы, хоть озолоти. Ты не сердись, но вот что я тебе скажу: ни одна девушка не пойдет за человека, у которого отец убийца, а мать потаскушка: ведь не успел ты родиться, как она убежала с другим, даже не стала ждать, пока земля на могиле мужа подсохнет. Но ты не такой, я знаю, и очень мне нравишься, — поспешно добавила она, видя, что Дык вконец расстроился. Дык промолчал, лишь тяжело вздохнул. — Не бойся, я непременно выйду за тебя! Так что припаси, что нужно. Только бы хозяева согласились, они ведь мне приемными родителями считаются. А кто скажет чего — рот заткну! Не бойся».