Старый Хак раздул соломенный трут и от него зажег лучину. Я прочистил трубку, набил ее лаосским табаком[22] и предложил старику сделать первую затяжку. Но тот отказался.
— Пожалуйста, господин учитель, вы уж первым покурите, — настаивал он, протягивая мне лучину, — прошу вас.
Я взял лучину, прикурил и затянулся несколько раз. Затем снова прочистил трубку и передал кальян старику. Старый Хак набил трубку, но курить не торопился. Он взял лучину и произнес в задумчивости:
— Наверное, господин учитель, я продам все-таки собаку…
После нескольких затяжек голова кружилась, я чувствовал легкое опьянение и, поглядывая на старика сквозь отяжелевшие веки, делал вид, что слушаю его внимательно. Говоря по правде, мне было безразлично, о чем говорит старик, и разговор тяготил меня. Я знал: старик говорит, лишь бы говорить, и собаки он все равно не продаст. Ну а если действительно ему придется продать, так что из того? Стоит ли из-за какой-то собаки так волноваться?
Старик еще раз затянулся, поставил кальян и с наслаждением выпустил облачко дыма. Несколько затяжек лаосским табаком дурманит голову курильщика, и вот старик уже погрузился в пьянящее молчание, стараясь продлить как можно дольше это небольшое удовольствие. Я тоже молчу, думаю о пяти последних, самых любимых книгах, которыми я дорожил, кажется, больше, чем пальцами собственной руки.
Когда в Сайгоне я тяжело заболел, мне пришлось продать почти всю одежду, но продать хотя бы одну книгу я не посмел. После болезни я вернулся в родную деревню, и весь мой багаж тогда состоял только из чемодана, доверху набитого книгами. О, мои прекрасные книги! Я дал себе слово беречь их всю жизнь как память о беспокойном, бурном времени, как символ веры и надежды. Каждый раз, открывая книгу и не прочитав еще ни строчки, я чувствовал, как душа моя озаряется небывалым светом и в ней возникает образ прекрасной, чистой юности, умеющей любить и ненавидеть… Но трудности в нашей жизни возникают не единожды. Жизненные обстоятельства не раз вынуждали меня продавать почти все вещи, пришлось продать и некоторые книги. В конце концов у меня осталось всего пять книг, и тогда я поклялся: лучше умру, а книги эти не продам! Увы, продать их все же пришлось. Не так давно, чуть больше месяца назад, сынишка мой заболел дизентерией и болезнь измотала его вконец. Ах, старик-старик! Разве мог я оставить что-нибудь для себя?! Да, ты действительно дорожишь своей рыжей собакой, но, видимо, не больше, чем я своими пятью книгами…
Вот такие мысли нахлынули на меня. Ну, а ты, старик, о чем думал в эти минуты? И вдруг, словно прочитав мои мысли, он ответил мне:
— Вот уже целый год, господин учитель, как нет вестей от сына…
Вот о чем думал старый Хак — о своем сыне, который пять или шесть лет назад уехал на заработки на каучуковые плантации. Когда я вернулся в деревню, у него к тому времени уже истек срок контракта. Старик принес мне письмо от сына и попросил прочитать его. Сын писал, что хочет продлить контракт еще на один срок…
И вот теперь старик поспешил объяснить мне, почему завел разговор про собаку:
— Ведь это собака моего сына, он ее купил. Надеялся вырастить, откормить, чтобы, когда придет день свадьбы, приготовить отменное угощенье…[23]
Вот такая-то она штука — жизнь. Сначала мы намереваемся что-то совершить в жизни, а потом понимаем, что никогда не сможем осуществить своих желаний.
Сын старика полюбил девушку из своей деревни, между ними возникла нежная любовь. Родители девушки знали об этом и были согласны выдать дочь замуж, но запросили за нее слишком много: только наличными деньгами потребовали около сотни донгов, а еще надобны угощения — плоды арековой пальмы, водка… Если посчитать все свадебные расходы, то парню нужно было выложить больше двухсот донгов. Старый Хак вовремя не побеспокоился о деньгах на свадьбу. Тогда сын решил продать земельный участок, но старик не разрешил: кто же продает земельный участок, чтобы жениться? Куда потом жену приведешь, чем жить будешь? И если уж говорить откровенно, то, продав даже участок, денег на свадьбу все равно не наберешь. А родители невесты стояли на своем, не думали уступать. Старик понимал все, но что он мог поделать? Старый Хак не был суровым отцом и потому старался объяснить сыну, что положение безвыходное, советовал ему смириться, не думать больше об участке, просил немного подождать, может, найдется другая невеста и требования ее родителей не будут такими суровыми… И чего сын торопится, неужто боится остаться бобылем, будто уж девушки на деревне все перевелись… О боже милостивый! Он был хорошим сыном, — сразу понял отца и о свадьбе больше не заговаривал. Только стал после того мрачный, словно в воду опущенный. Старик понимал — сын по-прежнему сохнет по своей любимой, и ему до боли было жалко несчастливого парня. Только что тут поделаешь? В октябре того же года девушку выдали замуж за другого, сына деревенского богатея. Узнав об этом, сын старика страшно переживал, а через несколько дней после того события уехал в провинциальный центр. Там он отправился на вербовочный пункт, отдал паспорт и законтрактовался работать на каучуковых плантациях…
22