— Бой! — крикнул доктор.
— Да, мосье!
— Вьен си![30] Что случилось? — не спросил, а выдохнул Тхинь. — Что случилось? — повторил он.
— Звонят…
— Кто?
— Не знаю… Сейчас посмотрю.
— Постой… — Нгуен Ван Тхинь схватил боя за рукав и зашептал: — Не открывай, пока не узнаешь кто. Слышишь? Эти бандиты на все способны…
— Слушаюсь!
Пряча презрительную улыбку, бой вышел. Нгуен Ван Тхинь опустился в кресло, тяжело вздохнул и в горестном раздумье прикрыл глаза рукой. Что за странный, упрямый народ!.. Почему они не хотят стать европейцами! Упорствуют и еще гордятся — они-де вьетнамцы!..
Вернулся слуга.
— Мосье, к вам какой-то высокий человек в офицерском мундире, увешанном орденами. Говорит, что он полковник…
— Полковник? — Нгуен Ван Тхинь вздрогнул. — Вьетнамец или француз?
— Не знаю, похоже, что вьетнамец…
— А, это, наверное, полковник Суан[31], — сказал Тхинь. — Проси!
Он был встревожен. Зачем понадобилось Суану являться за полночь? Может быть, французские покровители передумали?
Слуга не преувеличил, сказав, что полковник высок ростом и грудь его увешана орденами. К этому еще следовало добавить, что всем своим видом он напоминал укротителя Та Зуи Хьена, когда тот, стоя на арене цирка с бичом в руках, гоняет тигров через горящие обручи.
Не успел полковник войти, как Нгуен Ван Тхинь, даже не поздоровавшись, спросил:
— Плохие новости? Почему так поздно?
— Есть дело, очень важное… Вы переодевались? — удивился Суан, заметив, что одежда Тхиня в беспорядке, а на стуле брошена рубашка. — Собираетесь куда-нибудь?
Тхинь смутился.
— Да нет… Видите ли, мне просто хотелось примерить костюм для завтрашней церемонии и прорепетировать речь. Нужно запомнить декларацию, чтобы не заглядывать в листок. А собьешься — еще засмеют. Ведь как-никак премьер-министр. У всех на виду.
— Боже! Если б вы знали, что случилось!..
Тхинь вздрогнул.
— Случилась?.. Что случилось?
— Французы решили не допускать нас к присяге.
— То есть как не допускать? Может, они боятся, что мы чересчур преданны?
— Вот именно! Совершенно верно. Взять хоть меня. Кто не знает, что я им предан как собака! Когда против них поднялись все вьетнамцы, я оказался единственным, кто во всем помогал французам и даже учил их сражаться.
Нгуен Ван Тхинь подумал, что полковник Суан, очевидно, желает занять пост премьера, иначе зачем бы ему перечислять все свои заслуги? Тхинь решил не оставаться в долгу:
— Я в десять раз больше им предан. Я был предан им даже тогда, когда они сами себе изменили. Как только сюда пришли японцы, жены высокопоставленных французских чиновников стали искать знакомства с ними, и я старался как можно лучше услужить этим дамам, изменявшим Франции.
— А теперь, выходит, мы не нужны. Мы действуем в открытую, как профессиональные шлюхи, а им, видите ли, желательно, чтобы шлюху принимали за законную жену.
— Да, вы правы… — поддакнул доктор, но тут же осекся, поняв, на что намекает полковник.
Он побагровел. Казалось, его сейчас хватит удар. Хорошо, что в этот момент Суан оказал:
— На наше счастье, только мы им и преданны. Погодите, они еще будут уговаривать нас.
— Бот именно! — Тхинь хлопнул себя по колену и расхохотался. — Пусть найдут вьетнамцев, которые больше, чем мы, не хотели бы быть вьетнамцами. Знаете, что было с моим коллегой? Французы требовали, чтобы он поддержал идею создания Намки. Чего только они не делали — и подкупить его пробовали, и угрожали, а он взял и скрылся. Со злости они сожгли его дом. Так что не бойтесь: таких, как мы с вами, не так-то легко найти!
— Разумеется! Однако не будем хаять наших друзей французов. Останемся преданны им до конца…
Нгуен Ван Тхинь умоляюще протянул руки к полковнику, словно призывал его в свидетели.
— Да, да, конечно! Клянусь, я так им предан! Я скорее умру, чем посмею нелестно отозваться о них. Ну, да вы же знаете!
Полковник Суан устало улыбнулся.
— Это я хорошо знаю. Но я пришел за тем, чтобы спросить, все ли приготовлено для церемонии?
— Все готово, — ответил Тхинь.
— Флаг?
— Есть. Они дали мне образец.
— На желтом фоне две белые и три голубые полосы?
— Да, ведь вы были при этом…
— А вам понятно значение этого флага?
— Конечно! Вы, наверно, не слышали, что французы тогда сказали? Желтый цвет — цвет Вьетнама…
— Но какие же мы вьетнамцы?
— Не знаю, но раз они говорят, значит, так надо. Три голубые полосы — река Меконг.
31