— Боже мой! Да неужто это ты?! Ну как же я рад! — воскликнул он низким воркующим голосом и повернулся к дому. — Жена, это действительно До! Подумать только, пройти такое расстояние по скверной дороге, чтобы повидать нас!
Из дому выбежала молодая женщина, застегивая на ходу длинное терракотовое платье. Видимо, она спешно переоделась по случаю прихода гостя. Жена Хоанга встретила меня с неподдельным радушием:
— А мы все время вас поджидали. Но когда сын влетел в дом с криком, что вы пришли, муж не поверил, решил, что мальчик ошибся. Ведь от поселка до нашей деревни, верно, километров пятнадцать, а то и двадцать.
Хоанг взял меня под руку и слегка подтолкнул к дому. Жена уже ушла накрывать стол.
Почему они так приветливо встречают меня? Мне даже стало неловко при мысли, что со времени Всеобщего восстания[36] я часто дурно думал об этом человеке.
Тогда, после восстания, Хоанг вдруг резко переменился ко мне. Я несколько раз к нему приходил; меня интересовало, как сказались на нем великие перемены, произошедшие в жизни вьетнамского народа, как он воспринял их. Но мне никак не удавалось его застать. Двери дома были всегда на запоре. Мальчик-слуга, изучая меня в глазок, каждый раз дотошно расспрашивал, кто я такой, а минуту спустя неизменно говорил, что хозяина нет дома. Так повторялось несколько раз, и я заподозрил неладное. Однажды, подойдя к двери, я, прежде чем позвонить, прислушался и явственно различил голоса Хоанга и его жены. Однако слуга уверял, что хозяева еще позавчера уехали за город. Тут я наконец догадался, что Хоанг просто-напросто больше не хочет видеться со мной. Чем это вызвано, мне было неясно, но ходить я к нему перестал. С тех пор, встречаясь на улице, мы лишь холодно здоровались и, обменявшись несколькими учтивыми фразами, расходились в разные стороны. Я и раньше слышал, что Хоанг может ни с того ни с сего внезапно изменить отношение к друзьям, даже совсем с ними порвать. Иногда причина была в том, что книга друга хорошо встречена критиком, который в свое время плохо отозвался о работах Хоанга. А порой это случалось и без всякого повода. Пока живешь в глухой провинции и твои связи с Ханоем ограничиваются публикацией статей и корреспонденций в столичных газетах, Хоанг считает тебя другом; но стоит перебраться в столицу и завести знакомства с другими литераторами, как Хоанг теряет к тебе интерес, — ты для него больше не существуешь. Объяснялось это, видимо, тем, что Хоанг догадывался, какое нелестное мнение сложилось о нем в литературных кругах Ханоя.
Что касается меня, я долго недоумевал, почему к нему относятся с таким презрением, и в какой-то мере уяснил лишь после того, как мы разошлись. Окончательно я во всем разобрался гораздо позлее. Когда гоминьдановские войска пришли во Вьетнам для разоружения японцев, девицы легкого поведения в угоду пришельцам переоделись в китайское платье. А Хоанг угодничал тогда перед каждым компрадором, если у того были деньги, и реакционные газеты чуть ли не ежедневно помещали за его подписью ругательные статьи. Он поносил всех, в том числе и своих друзей. А это были прекрасные люди, которые ничем его не обидели. Но о них хорошо отзывалась пресса национально-освободительного движения, и это приводило моего бывшего приятеля в ярость. В сердцах он называл их жалкими пролетарскими писаками, шайкой оборванцев, вообразивших, что настало их время и они сумеют теперь всех накормить и одеть, — словом, осчастливить мир.
Мне было грустно и смешно. Не то чтобы его злобные выпады задевали меня. Нет, нисколько. Но сознавать, что во Вьетнаме еще находятся писатели, готовые использовать свое перо в корыстных, конъюнктурных интересах, было тяжело. В общем, Хоанг оказался махровым консерватором, противником каких бы то ни было перемен, и я считал, что старые добрые отношения наши никогда уже не восстановятся.
«Но почему же он так приветливо встречает меня сегодня? — недоумевал я. — Быть может, он все же переменился, осознал, что вел себя недостойно? Или же война и героическое сопротивление вьетнамского народа вправили ему в конце концов мозги?» Я даже волновался, ожидая, что-то он мне скажет.
— Знаешь, — начал Хоанг, — не проходило дня, чтобы мы не вспоминали тебя. А все потому, что, просматривая местную газету, я наткнулся на твою статью и сразу подумал, что тебя направили на пропагандистскую работу в нашу провинцию. Позднее я повстречал в деревне знакомого репортера и послал тебе с ним записку, приглашая в гости. Но я не был уверен, что моя весточка дойдет до тебя. Кроме того, хорошо представляя себе, как ты загружен, как много работаешь, я не слишком рассчитывал, что ты сумеешь выбраться к нам. И вот вдруг — ты здесь! Какая приятная неожиданность! Но вид у тебя, надо сказать, утомленный, неужели шел всю дорогу пешком? И как это тебе удалось разыскать нашу деревню?! Когда мы сюда приехали, я первое время плутал буквально в нескольких шагах от дома. Столько здесь улочек и переулков, и все они так друг на друга похожи! Выйдешь иной раз в поле, а потом долго ищешь дорогу домой…