Вечером мы поужинали печеным бататом и, напившись чаю, отправились спать. Поскольку я прошел свыше пятнадцати километров и провел целый день в разговорах, Хоанг полагал, что мне пора отдохнуть. Я еще спать не хотел, но возможность забраться под теплое одеяло и укрыться под москитной сеткой от комаров представлялась очень заманчивой. Хоанг тоже решил лечь.
Две кровати стояли почти рядом, разделенные узким проходом. На ночном столике лежали возле пепельницы душистые сигареты и спички. От белейшей москитной сетки исходил легкий, приятный аромат.
Когда мы легли, госпожа Хоанг принесла большую лампу и достала бутыль с керосином.
— Ты хочешь зажечь эту лампу? — спросил муж.
— Ну да, я только подолью керосину.
— Скажи, До, а нравится тебе «Троецарствие»?[40] — обратился ко мне Хоанг, докуривая сигарету.
Я откровенно признался, что как-то листал эту книгу, но читать ее мне не довелось.
— Очень жаль, это серьезное упущение. «Троецарствие» и «История княжеств Восточного Чжоу»[41] — мои любимые книги. Китайские романы — бесспорно лучшие в мире, а эти два — самые увлекательные. «Речные заводи»[42] тоже хороши, но много слабее. Знаешь, другие вещи разок прочтешь, а перечитывать не хочется. Но «Троецарствие» и «Историю княжеств Восточного Чжоу» можно читать без конца, и каждый раз словно впервые.
— Эти книги у тебя здесь? — удивился я.
— Увы, «История» пропала в Ханое. Я очень тогда сокрушался. Но «Троецарствие», к счастью, осталось в загородном доме, и его я привез. Если бы и эта книга погибла, мы, наверно, умерли бы с тоски. — Хоанг затянулся сигаретой, стряхнул пепел и продолжал: — Я спросил, нравится ли тебе «Троецарствие» потому, что у нас вошло в привычку каждый вечер читать его перед сном. Но если ты предпочитаешь беседовать, мы не станем сегодня читать, а просто поговорим. Это тоже доставит нам удовольствие.
Будучи гостем, я, разумеется, просил супругов не нарушать обычай.
— Ну, если ты разрешаешь, — обрадовался Хоанг, — мы почитаем, пока спать не захочется. Только боюсь, ты очень сегодня устал и скоро уснешь, а свет тебе будет мешать.
Я ответил, что в типографии мне приходилось спать при свете, да еще под грохот машин, а здесь, в мягкой теплой постели, я, конечно, так крепко засну, что пушками не разбудишь, хоть над самым ухом стреляй.
Хоанг рассмеялся своим рассыпчатым, гортанным смехом, будто в горле у него кудахтала курица.
— Ну тогда будем читать. Жена, давай сюда книгу!
Женщина подошла к шкафу и сняла с полки толстенную книгу в добротном переплете с кожаным корешком.
— Кто из нас будет читать? — спросила она мужа.
— Читай ты, — отозвался Хоанг.
Госпожа Хоанг поставила лампу на ночной столик, разделась и легла рядом с сыном, давно уже забравшимся под одеяло.
— Где же мы вчера остановились, — проговорила она, припоминая. — Кажется…
— Это не важно, — нетерпеливо прервал Хоанг. — Прочти-ка нам, как Цао Цао разгромил войска Гуань Гуна.
Женщина нашла нужную страницу и принялась читать приятным мелодичным голосом.
— Ну что? — осведомился спустя некоторое время Хоанг. — Как ты находишь, талантлив Цао Цао?
— Да, говорят, талантлив… — неопределенно отозвался я, не желая углубляться в разговор.
— Он очень талантлив, очень!.. Это самый талантливый полководец во всем Троецарствии! И откуда только такие берутся!
Чтение продолжалось. Хоанг внимательно слушал, куря сигарету. Время от времени он хлопал себя по бедру, восклицая:
— Вот уж действительно талант! Такое и представить себе невозможно! Ай да Цао Цао!
1948
Перевод Е. Глазунова.
В ДЖУНГЛЯХ
Фронтовой дневник
19.10.47. На большой дороге, примерно в трех километрах от нас, изредка слышится гул моторов. Там проходит вражеская техника. Население покинуло эти места, попряталось в труднодоступных горных районах. Не закричит петух, не промелькнет человеческая фигура. Молчит заброшенная водяная мельница. Не слышно трещоток, которые обычно надевают на шею пасущимся на воле буйволам. Монотонное журчание стремительного ручья, кажется, только усиливает впечатление окружающего нас безмолвия.
40
41
42