Перед ее глазами возникло страшное видение — скрюченное тельце сына, его рот, открытый в судорожном крике… Бинь отчаянно замотала головой, стараясь отогнать горькие мысли о ребенке. Чтобы заглушить мучившую ее боль, она сжимала руками грудь. Из соска тонкой струйкой стекало молоко и капало на кирпичи, которыми была выложена улица… Материнское молоко, смешанное с горькими слезами…
III
Бинь все еще верила Тюнгу и потому в это утро решила пойти на улицу Долгих песков и попробовать что-нибудь узнать о нем. Откуда ей было знать, что надежда встретиться с мужем — всего лишь жалкая иллюзия, от которой давно пора отказаться, так же как от любви к этому неблагодарному и коварному человеку. Однако Бинь чувствовала злобу против Тюнга только тогда, когда ей приходилось очень уж тяжело. Потом она забывала обо всем и уверяла себя, что, конечно, у него были какие-то особые причины, из-за которых он вынужден был покинуть ее, не успев даже с ней проститься.
Бинь долго ходила по улице Долгих песков, потом постучала в дверь какого-то дома. Створки двери приоткрылись, и послышался мужской голос:
— Кто там? Входите, не стесняйтесь.
Она все еще колебалась; вдруг из дома вышел молодой мужчина в пижаме. Бинь торопливо поздоровалась и спросила:
— Уважаемый господин, не знает ли здесь кто-нибудь господина Тюнга из кадастрового управления?
Мужчина оглядел Бинь с головы до пят. Простоватое лицо с блестящими глазами, невыщипанные брови, заштопанная косынка, потрепанное платье, старые штаны с ветхим синим поясом и в особенности ее робкие, застенчивые манеры — все говорило о том, что перед ним неопытная деревенская простушка, впервые пришедшая в город. Он усмехнулся:
— А зачем ты его спрашиваешь?
Бинь, дрожа, отвечала:
— Уважаемый господин, он нужен мне по семейным делам.
Не успела Бинь договорить, как мужчина приветливо пригласил ее в дом и, придвинув скамейку, предложил сесть. Ее глазам открылась поистине роскошная картина. В комнате стоял чайный шкаф и лавки из резного дерева, на стенах висели картины и фотографии. И это еще не все — вдоль стен стояли красивые вазы из настоящего фарфора, а под потолком были подвешены доски из полированного дорогого дерева, на которых поблескивали перламутром иероглифы: изречения древних мудрецов, благостные поучения и заповеди. Бинь обрадовалась: «Все точно так, как говорил Тюнг. А может, это и есть его дом?»
Она робко огляделась вокруг, сжимая в руках свой узелок и с нетерпением ожидая, что ответит ей молодой человек. Надежда и радость сделали ее лицо еще более привлекательным, от волнения капельки пота, словно зернышки бисера, выступили на ее чистом лбу, смочив пряди волос, длинных и блестящих, как шелковые нити. Молодой человек пристально смотрел на нее. Бинь смутилась, но, стараясь подавить волнение, медленно спросила:
— Уважаемый господин, будьте добры, скажите, это не дом ли господина Тюнга?
Тот посмотрел на Бинь оценивающим взглядом и кивнул головой:
— Да!
Бинь торопливо повторила:
— Правда, да?
— Я говорю — да, значит, да. Если у тебя дело к господину Тюнгу, расскажи все сначала мне. Тогда я позову его и он сам поговорит с тобой.
Бинь казалось, что сердце ее вот-вот разорвется от счастья.
— А ведь я…
Она хотела сказать: «А ведь я чего только не думала о Тюнге», — но, смутившись, не договорила до конца. Молодой человек спросил, строго нахмурив брови:
— А ведь я… что ты хотела сказать?
Бинь, позабыв приличия, громко чихнула и, покачав головой, ответила:
— Еще бы немножко, и я…
На слове «я» она снова запнулась, глаза ее наполнились слезами. Ей пришлось собрать все силы, чтобы подавить волнение и робость; успокоившись, она продолжала:
— Ах, если бы мне не пришло в голову зайти сюда, какое бы случилось несчастье!
Молодой человек сидел напротив нее и слушал. Наивность и неопытность Бинь превзошли все его ожидания. Налив горячего чаю, он предложил Бинь чашечку и со строгим видом повторил свой вопрос: