Первый полицейский стукнул молодого по спине и строго сказал:
— Да будь она хороша, как ангел, я и не гляну в ее сторону. Грош цена такой красотке.
Молодой игриво погладил Бинь по щеке, обернулся и сказал, обращаясь ко всем:
— Вот вы порицаете бедняжку, а что, если я перед комиссаром признаю ее своей женой… Пойдешь за меня, а? — спросил он Бинь.
Они расхохотались. Бинь уронила голову на грудь. Горечь и страдание разрывали ей сердце.
Вдруг дверь распахнулась. Все вскочили и замерли, выпятив грудь и подняв в приветственном жесте руки. Полицейский комиссар важно уселся в кресло, закурил и знаком приказал Бинь подойти поближе.
Она приблизилась, дрожа и подобострастно сложив руки на груди, не решаясь поднять глаза под строгим взглядом чиновника. Комиссар выпустил изо рта кольцо дыма и медленно спросил по-вьетнамски:
— Давно ты зарабатываешь этим на жизнь?
Бинь, смертельно побледнев, еле осмелилась произнести:
— Высокочтимый начальник, вникните, умоляю вас, в мое дело. Ведь я никогда не занималась таким постыдным промыслом.
Полицейский комиссар усмехнулся.
— Хороша!..
— О высокочтимый начальник…
— Эх ты, потаскуха!
Бинь, дрожа, огляделась вокруг.
— О, клянусь вам, вы напрасно обижаете меня.
Комиссар, пряча улыбку под длинными усами, кивнул головой и спросил:
— Ты, конечно, не была шлюхой? Не была шлюхой и нажила дурную болезнь, да?
Потрясенная Бинь онемела. Обида клубком подкатила к горлу. Побледневшая и дрожащая, она молча смотрела на комиссара. Комиссар вытащил из портфеля бумагу и, положив ее на стол, обратился к Бинь:
— Доктора установили, что ты давно уже не… — Дойдя до этого места, он обернулся к полицейским, сидевшим по правую руку: — Как будет по-вьетнамски virginité?
— Девственность, ваша милость.
— Да, да, ты давно уже не девственница и к тому же больна гонореей.
Бинь едва не лишилась чувств. Как… откуда… Да, конечно, только муж этой толстой ведьмы мог заразить ее.
Бумага, составленная бог весть какими врачами, может, оказывается, ранить человека куда сильней, чем самый острый меч.
Бинь зарыдала. Она рассказала все — как потеряла невинность, как родила ребенка… Но комиссар только улыбался, слушая ее горькую повесть. Он принимал ее за бывалую шлюху, сочинившую всю эту душераздирающую историю. Однако, видя ее глубокое горе, чиновник все же растрогался.
Он смотрел на наивное и простодушное лицо Бинь и думал: «Отчего наша жизнь так устроена, что девушки вынуждены прибегать к столь постыдному заработку? И отчего, когда их поймают, они своими слезами так волнуют нас, что никаким кинозвездам не снилось?..»
Комиссар долго сидел молча, потом сказал:
— Ты откуда родом? Скажи мне, чтобы я знал, куда тебя препроводить, когда ты кончишь лечиться в больнице.
Бинь похолодела. Она представила, сколько мук ждет ее, если она вернется в родную деревню, где царят старые обычаи.
Кличка «любовница» сулила невиданные мучения, а уж вынести издевательства, выпадающие на долю тех, кого деревня заклеймит «шлюхой», у нее ни за что не хватило бы сил. Если ее отправят в деревню, останется только наложить на себя руки. Нет, лучше медленно умирать с голоду, без денег, в рваном старье здесь, в чужом городе, чем вернуться в деревню, к отцу и матери, где ее ждут одни унижения и надругательства.
Бинь подняла ничего не видящие глаза и торопливо сказала:
— Ваша милость, я и сама не знаю, откуда я родом.
Полицейский комиссар, скорчив гримасу, насмешливо передразнил:
— Ваша милость, я и сама не знаю, откуда я родом…
Бинь, думая, что ее переспрашивают, ответила:
— Да, да, так.
Комиссар расхохотался.
— Интересно, на что ты надеешься. Ты же стопроцентная проститутка!
Не успел он договорить, как, резко отворив дверь, в комнату вошла какая-то женщина.
Бинь подняла голову; перед ней стояла жена того негодяя. Женщина торопливо поклонилась, улыбаясь во весь рот.
— Здравствуйте, господин начальник. Комиссар наклонил голову и, посмеиваясь, спросил:
— Ты уверена, что эта девушка — проститутка?
— Уважаемый господин начальник, совершенно уверена. Я своими глазами видела ее, наверно, с сотней мужиков.
— Всего с сотней? Что же так мало?..
Его улыбка под густыми черными усами наводила на Бинь ужас.
С глазами, блестящими от обиды и гнева, она обернулась к толстухе.
— И ты не боишься, что бог накажет тебя за твои слова?