В доме все оставалось по-прежнему. Горела та же лампа, заправленная арахисовым маслом и стоявшая на японском подносе с позолоченными краями; из рук в руки переходила та же самая длинная — более метра — трубка для опиума с серебряным мундштуком. Чубук — голова тигра, держащего в пасти половину апельсина, — был из дорогого черного дерева и от долгого употребления стал как полированный. Вот только на скамьях было много новых лиц.
Тин Хиек и Мыои Кхай привели с собой тощего типа с бегающими, часто мигающими глазами, по прозвищу Моргун. За спиной Ты Лап Лы сидели трое парней, мастаков по карманному делу с базара Донгсуан в Ханое. Ты Лап Лы пригласил их в Хайфон на подмогу поредевшей братве на базаре Шат, на Малом базаре да на рынке Блаженный сад. Все трое были очень похожи друг на друга: худые и жилистые, с быстрым, как молния, взглядом и густыми, изогнутыми бровями, в черных брюках клеш и белых рубашках апаш. Даже имена их различались одним первым словом: Хаи Кон — Второй Малый, Ба Кон — Третий Малый и Ты Кон — Четвертый Малый.
Только Ба Бай по-прежнему работал один. Никто, даже самые лихие из братвы не могли с ним сравниться — Ба Бай, как всегда, рассчитывал только на себя. В любое время он готов был вступить в игру, даже если у него не было ни единого су в кармане. Стоило банкиру объявить клевую ставку — пару сот пиастров, Ба Бай тут же повышал ее. Если ему везло, он брал выигрыш, если нет, вынимал перо[12] и все равно забирал банк. Случалось Ба Баю напороться на таких же «профессоров», как и он сам, тогда начиналась поножовщина, но Ба Бай и здесь выходил из воды сухим.
Еще один гость сидел в углу рядом с Шестью Черпаками и пристально глядел в лицо Нама из Сайгона. Его блестящие глаза красноречиво говорили о том, что ему ужасно хочется быть украшенным столькими же шрамами, иметь такую же репутацию и жить такой же славной жизнью, как Нам. Лишь месяц назад он принес клятву кровью, и братва поднесла ему кличку Ба Чау Лан…
Вдруг все смолкли. Даже Тин Хиек, который как раз собирался сделать новую затяжку, положил трубку на циновку и навострил уши. Говорил Ты Лап Лы:
— Братишки! Гроза подошла!
Нам из Сайгона усмехнулся:
— Ну, какая там гроза?
Однако его пренебрежительный тон не успокоил Ты Лап Лы, он медленно ответил Наму:
— Тебе-то, может, и ничего, но нам не по себе, легавые здорово шарят, идут по следу…
Ба Чау Лан и Ба Бай наперебой закричали:
— Кого засекли?
— Кого?
Ты Лап Лы мотнул головой в сторону Тин Хиека:
— Пока что тебя, из-за тех твоих номеров всем теперь трудно работать.
Хиек стал было отругиваться, но Ты Лап Лы сразу оборвал его:
— Та баба, у которой ты взял железки, — жена легавого, его перевели сюда из Хонгая. Уж не знаю, где был ум у твоего мелкого черта, а только он бросил пацана в яму, малый разбил себе морду и дней через пять загнулся в больнице.
Эта весть никого не взволновала.
Нам, помедлив, сказал:
— Ну что ж. Сдох так сдох, пусть папа с мамой его похоронят, нам-то что?
Ба Чау Лан и Ба Бай согласились:
— Точно!
Ты Лап Лы побагровел от злости — дать бы этим щенкам пару пинков, но здесь сидел Нам из Сайгона, пришлось проглотить злобу:
— Вам-то, ясное дело, ничего, худо моим ребятам. Вот уж два месяца я не имею от них ни одного су. Я велел им с делами пока завязать — на базарах полно легавых и барбосов[13]. Мне еще пофартило: месяц назад, когда старый полицай Ле брал вторую жену, я через верного человека поднес ему полдюжины шампанского и двести яиц. А так легавые меня давно б замели.
Ты Лап Лы замолчал, налил себе чашечку китайского чая, выпил и продолжал:
— Представляешь, Нам, они думают накрыть всех, кого они засекли на Гостевой, и Предмостной, и на Бати, и что гуляют в переулках Райских кущ да у Ан Зыонга[14] и играют по злачным местам в Кэм и Вен. И еще они запретили нашим девочкам появляться в Саду провожаний. Надо, братва, перебираться в Ханой, а может, в Намдинь, или всем нам хана.
— Кто тебя просил совать хабар[15] легавому? — пробормотал Нам. — Чего ты так трясешься?
Ты Лап Лы не успел ответить, как Тин Хиек напустился на него:
— Который месяц никому фарта нету! А почему? Я тут при чем? Треплешься все — звон один!
— Ну, чего пристали к Хиеку? — вступился Ба Бай. — У меня у самого в карманах пусто, я же молчу.
— И я тоже — совсем пустой, прямо руки опускаются! — вмешался Шесть Черпаков.
Поморгав глазами, Ты Лап Лы обвел всех взглядом и тихо сказал: