Я убеждала мужа, уговаривала, приводила серьезные доводы совсем не потому, что у меня исчез страх перед вьетконговцами, или потому, что я поверила в правое дело революции. Нет, просто мне не хотелось уезжать. Конечно, в Америке мой муж сумел бы завязать связи и неплохо вести свои дела. В ловкости ему не откажешь. Ну, а я? Что бы там делала я? Да и сохранятся ли в этой Америке наши прежние отношения? А сын? В кромешном хаосе Сайгона я все-таки до сих пор умела держать его в руках, но что с ним станет в Америке — неизвестно. Мне хотелось спокойной жизни, хотелось сохранить семью, я страшилась перемен. И из двух зол я выбрала меньшее и решила остаться: будь что будет, но мы на родине!
Муж не сдавался, он привел мне еще один довод: ведь, занимаясь делами питомника, он должен был все время поддерживать связи с иностранцами — из Японии, с Тайваня, из Гонконга и, конечно, из Америки. Я отвечала, что и за это ему бояться нечего, ведь он не торговал оружием, боеприпасами или колючей проволокой, но спекулировал рисом, медикаментами, не поставлял обмундирование для американских, сеульских или сайгонских вояк. Когда-то он был торговым посредником по продаже велосипедов с моторами, радиоприемников, телевизоров, потом занимался производством стиральных порошков, рисовой муки и т. д., пока не занялся орхидеями. Никаких преступлений за ним не числится, говорила я. Он виноват не больше, чем каждый из жителей Сайгона.
Муж лишь безнадежно вздохнул в ответ и признался, что его вина и преступление — вот этот самый питомник. Я была просто поражена. А он рассказал мне, что когда в 1972 году его крахмальные фабрики в Баолоке и Ламдонге пришлось закрыть, потому что начали ввозить дешевый и качественный крахмал из-за границы, и ему грозило банкротство, Тоффер предложил на выбор три занятия, пообещав при этом помочь деньгами.
Во-первых, это молочная ферма. Держите какое угодно количество коров, он достанет породистых. Фермы можно построить где-нибудь в провинциях Биньлонг и Фыоклонг, угодий там много. Все необходимые разрешения Тоффер брался выхлопотать сам. Впоследствии, говорил он, поможет наладить производство сгущенки, даст денег и оборудование. Условия? Они просты: работниками на фермах Тоффер назначит своих людей. Только и всего.
— Взгляните-ка сюда, — говорил Тоффер мужу, развернув карту. — Биньлонг и Фыоклонг находятся в центре бывших боевых районов D и C, а вот здесь нынешнее месторасположение руководства Национального фронта освобождения в Тэйнине… «Тропа Хо Ши Мина» идет вдоль горной цепи Чыонгшон и именно здесь выходит к центральной части Южного Вьетнама. Вот смотрите: эта дорога ведет в восточную часть Кампучии и в Южный Лаос. Надеюсь, все ясно. Мне нужно только, чтобы на ваших фермах работали мои люди.
Муж от такого заманчивого предложения все же отказался, но не потому, что боялся оказаться замешанным в шпионские аферы, а оттого, что ему не улыбалась перспектива забираться в далекие джунгли, где хозяином был Национальный фронт освобождения.
Муж спросил Тоффера, какое же второе дело он может предложить. Оказалось, что речь шла о рыбном промысле. Потом предполагалось наладить производство консервов и ныокмама[45] с помощью все того же Тоффера.
— Рыбаки и рабочие, конечно, будут вашими людьми? — спросил муж.
— О! Вы догадливы! — рассмеялся американец. — Ведь «тропа Хо Ши Мина» проходит и по морю, а не только в горах.
Муж попросил Тоффера рассказать, в чем заключается третье занятие.
— В разведении орхидей, — с улыбкой ответил американец и тут же спросил: — Известно ли вам, какова цена орхидей на мировом рынке? — и сам же ответил: — Например, во Франции, которую вы прекрасно знаете, один цветочек стоит пять франков, а на каждой веточке обычно их бывает пять-шесть. Вот и считайте. Из Франции каждую субботу в США и ФРГ отправляют «боинги» со свежесрезанными орхидеями, чтобы утром в воскресенье добрые католики в городах могли бы отправиться на мессу с цветами в руках. Таиланд ежегодно получает по этой статье экспорта сотни миллионов долларов.
Муж был страстным любителем орхидей, и цветник при нашей вилле в Сайгоне вряд ли уступал даже питомнику генерала Зыонг Ван Миня. Но у нас во Вьетнаме орхидеи издавна разводили только ради собственного удовольствия, а для продажи, и то только внутри страны, их разводили лишь в Далате да Сайгоне. Никто не занимался экспортом орхидей за границу. Дело показалось мужу интересным, новым. Но он-то предприниматель, стремящийся получить доходы, а какая корысть здесь Тофферу? Американец протянул моему мужу пачку открыток: это были орхидеи, растущие в разных ханойских домах, во дворе возле дома самого президента Хо Ши Мина, возле резиденции генерала армии Во Нгуен Зиапа. А вот орхидеи на танках, эти — торчат из солдатских ранцев бойцов, пробирающихся по джунглям в горах Чыонгшон, другие растут в хижинах и домишках, в которых, где-то в секретном месте, расположились руководство Фронта освобождения и правительство Республики Южный Вьетнам. Американец рассказал, что в Ханое увлечение орхидеями зашло так далеко, что были случаи похищения некоторых великолепных экземпляров.