Лавочник готов был треснуть Мишо по грубой, корявой руке, а Мишо знай довольно улыбался, а потом уже осторожно, как служка церковные облатки, нес запакованный сверток, держа его далеко от себя, чтобы, не дай бог, не помять. Дома, не дожидаясь воскресенья, он дважды примерял костюм, теперь уже щупая и брюки на коленях — достаточно ли они толстые и крепкие. Он видел, что ему купили не что попало за те двенадцать золотых, что он заработал с осени, а теперь уже весна. Скоро пасха.
— Увидела б меня мамка, глазам бы своим не поверила, — говорил он на кухне хозяевам, когда в первый же день пасхи принарядился с утра: новый костюм, начищенные башмаки, белая рубашка с пристежным воротничком, подвязанная красным бантом, за ленточкой шляпы — цветок садовой примулы. В руке — сигарка…
— Так это ты завтра девчонок обливать пойдешь… — язвила молодая служанка, модница, всегда обходившая его стороной, чтобы, упаси бог, он до нее не дотронулся. Не для него она была. Все люди смотрели на Мишо как на дурачка — грех его обижать, его и так господь бог обошел, росточка не дал… А ему и не нужна такая, что дерет нос, будто она кухарка какая! Он знал и других, поприветливее, а утром и вправду пошел обливать девиц в дома, где у него были знакомые еще по мясной лавке или другие служанки, про которых он знал от приятелей-батраков. Собрались они впятером, все молодые, и хоть одни про себя надеялись, что им будет весело с Мишо, что они вдоволь над ним посмеются, другие заступались за него и не давали нарочно обливать его новую одежду, так что досталось ему не больше всех. Когда он держал девчонку, а та увертывалась от ведра или кастрюли, попадало и Мишо. Но после угощения подвыпившие парни все-таки в суматохе раздавили ему в кармане недоваренное крашеное яичко… Да это отчистится, когда высохнет, и Мишо было легко и весело… Вечером были танцы, и если какая-нибудь из девиц ему презрительно отказывала, он не сердился и кружился с той, что благодарно принимала его приглашение, потому что выбирать не приходилось: либо танцевать с Мишо, либо стену подпирать.
Так началась для него жизнь взрослого парня, «пора надежд и грусти нежной», как писал Пушкин.
Сердце двадцатитрехлетного парня всегда неистово билось при виде одной служанки. Она была на пятнадцать, лет старше его и служила у сестры хозяина, жившей с мужем на соседней улице. Та нанимала только неизбалованных служанок из деревни. Мишо, ходивший с поручениями к сестре хозяина, помогал им в работе по дому, а иногда и в поле; он познакомился с Розой, которая в том году на праздник всех святых приехала как раз из той же деревни, что и Мишо, но раньше они не знали друг друга. Однажды, в свободную минуту разговорившись, выяснили, что они из одной деревни, да еще и родственники по линии матери, так они и познакомились. До этого Мишо называл Розу на «ты», но узнав, что она ему родня, смутился и начал ей «выкать», только Роза не разрешила. Ему бы в пору называть ее «тетя», но это уж совсем не годилось, ведь до этого он себе позволил шлепнуть ее пониже спины. Теперь они оба покраснели, но поняли друг друга без слов, и такая дружба началась между ними, что все только диву давались, когда видели их вместе: принаряженный, чистый, выбритый Мишо, с рыжеватыми усиками и аккуратной прической, и Роза в кружевном белом платочке с лентами и в вышитом словацком костюме. Мишо совсем забросил товарищей, все время проводил с Розой, а те лишь покрикивали ему вслед:
— Что за бабусю ты себе выискал?..
Мишо не обращал на это внимания, а Роза сама умела за себя постоять и ответить похлестче… Они гуляли по городу, ездили за город. Роза что-то напевала, Мишо курил или играл на губной гармошке, они ходили, взявшись за руки и на ходу размахивая ими… На ярмарке они вместе расхаживали по рядам, покупали у кондитера сладости, а попугай и белая мышка трижды вытягивали им «судьбу», и Мишо читал, что их ожидает счастье, любовь и богатство, а «любовь» у них была и без того, они поверили и в остальное и вечером уже вместе катались на карусели, и так у них закружились головы, что на другой день Роза дала Мишо три золотых. Они купили у ювелира в ярмарочной лавке два серебряных кольца, она ему — красивый красно-зеленый шарф, он ей — розовый платок на голову. И хотя было лето, Мишо повязал шарф, расстегнул пиджак, и вечером они снова пошли кататься на карусели, и все тело и душу их охватывало сладостное чувство…
Сразу появились заботы. Однако они быстро договорились, что после всех святых уйдут со службы, поженятся и пойдут в батраки к какому-нибудь богатому хозяину в городе. Место найдется. Станут трудиться, ходить на работу и так, хоть и бедно, но честно жить…