Гулба Дунгар прибыл к Чултэму-бэйсе очень торжественно. Вырядился в дэли из первосортного шелка с серебряными пуговицами и отделанным выдрой воротом. К поясу пристегнул ножны тончайшей китайской работы — с золотыми драконами по темной эмали. Надел гулба шапку с атласным верхом и собольей опушкой. Для пущей важности на нос водрузил очки в золотой оправе, и получилось, что не просто знатный, но еще и ученый человек прибыл к бэйсе в ходке, запряженном лучшей в табуне лошадью.
День, проведенный в гостях у монгола, вселил в Дунгара уверенность, что он сумел ухватиться за кончик нити, которая приведет его к желанной цели.
Войдя в юрту и поклонившись бурханам, гулба уселся на тюфяк, жадно вдыхая аромат свежесваренной баранины — с тех пор как он покинул родину, ему ни разу не довелось отведать свежего мяса.
В первый свой приезд Дунгар преподнес бэйсе дорогие серебряные часы, а жене его и детям — китайские шелка, тибетский бархат да красивое бамбуковое кнутовище. Давненько не получал бэйсе таких дорогих подарков, а тут еще гулба дал понять, что этим дело не ограничится, просто еще не наступило время для более ценных подношений.
— Мне отдаривать особенно нечем, — пробормотал едва слышно хитрый бэйсе. — Я простой человек, живу исключительно скотоводством. Держу табун лошадей да отару овец — несколько сот голов. Коровы тоже имеются — наши хангайские[16] края славятся скотом. Нуждаетесь в молоке, дам вам коров, захотите скаковых лошадей — пожалуйста, овец можете взять на мясо. Что же касается платы — заплатите сколько сможете.
Уж не уклоняется ли хозяин от разговора о политике, толкуя только о своем богатстве? Улучив момент, гулба ловко перевел беседу на другую тему — его интересовала обстановка в Монголии. Бэйсе не захотел поддерживать разговор и ограничился лишь кратким замечанием:
— Во время Цаган-сара[17] скончался Сухэ-Батор, главная опора народной власти. Теперь его сила ослабнет. Великий богдо-гэгэн восстановит свои прежние права и привилегии. Таковы его ближайшие намерения, как я полагаю.
Вот это новость! Выходит, гулба ошибся, считая, что князь далек от политики. Однако насколько правдоподобны его предсказания насчет богдо-гэгэна? Надо все хорошенько взвесить. Когда умирает крупный государственный деятель, двадцать других готовы занять его место. Неужто во всей Монголии не найдется человека, который сможет заменить Сухэ-Батора? А сможет ли богдо-гэгэн вернуть себе прежнюю власть и все полномочия верховного правителя страны? Пожалуй, если ему на помощь придут князья, но если все они такие недальновидные, как этот бэйсе, не видать богдо трона.
Покосившись на гостя, который с полузакрытыми глазами теребил свою косичку, князь продолжал:
— Недавно я ездил к Джонон-вану, да вернулся ни с чем. Новая власть, несмотря на смерть Сухэ-Батора, продолжает гнуть свою линию, насаждает новый порядок, при котором и у богатых и у бедных одинаковые права, а Джонон-ван, по-моему, если говорить откровенно, перестал интересоваться политикой и ударился в загул. Ни к чему хорошему это его не приведет.
— Мне хотелось бы встретиться с Джонон-ваном, конечно, когда кончится его загул. Нам нужна бумажка от монгольских властей, разрешающая кочевать на берегах Онона. Вы, бэйсе, влиятельный и уважаемый в округе человек, устройте мне встречу с Джонон-ваном.
Чултэм немного подумал и согласился:
— Не поможет ван, найдем другой путь, — сказал он.
На этом беседа о самом важном, ради чего Дунгар приехал к бэйсе, оборвалась. До позднего вечера хозяин и гость пировали да рассказывали друг другу разные истории.
А через несколько дней батрак князя пригнал Дунгару два десятка овец. Гулба поделил овец между айлами — пусть их новая жизнь на монгольской земле будет скрашена этими подношениями!
2
Весна набирала силу. Деревья покрылись листвою, зазеленела трава. К тому времени Дунгар успел навестить Джонон-вана, и, надо думать, не с пустыми руками. От себя лично он преподнес соболью доху да целую горсть золотых монет. По совету бэйсе, отправляясь на поклон, не забыл прихватить с собой также несколько бутылок русской и китайской водки. От имени глав айлов гулба вручил вану малую толику собранного у них золота, а взамен всех даров заручился бумагой с печатью, подтверждающей, что всем айлам, приведенным из-за кордона бурятским князем Дунгаром, разрешается обосноваться на берегах Онона.