— Обычно неожиданное потепление к добру не приводит. Скотоводу, конечно же, в такую погоду спокойнее, да только сейчас в любую минуту все может измениться, как бы этой ночью не начался буран. Что делать тогда с табуном, где его укрыть? — не то сам к себе, не то ко мне обратился он.
Что я мог ответить, если в этой бескрайней степи я ровным счетом ничего не понимал? Какой-нибудь другой табунщик, возможно, нашел бы что сказать, но мне ничего не приходило в голову, и я молчал.
Данзан и не ждал, видимо, от меня ничего путного, ибо тут же начал рассуждать сам с собой:
— Обо всем надо заранее позаботиться, иначе попадешь в беду. Но если и застанет тебя буран врасплох, то и тогда надо оставаться спокойным, а не метаться под стать самому бурану, который в буйстве своем не щадит ничего и никого. Так ведь?.. — Потом, обращаясь уже ко мне, добавил: — Я сейчас съезжу тут недалеко, посмотрю, где можно будет укрыть табун, а ты приглядывай за ним.
Он лихо развернул коня, стегнул его и вихрем помчался на юго-восток. Вскоре я совсем потерял его из виду.
Табун спокойно пасся… Я долго смотрел на солнце. Оно было величиной с большое дымовое отверстие юрты и совершенно желтое. Солнце медленно катилось к горизонту, постепенно погружаясь в облака. При этом его как бы кто-то разукрашивал: сначала золотистый цвет сменился красноватым, затем красно-коричневым и наконец зловеще багровым. И как только оно коснулось горизонта, нижняя половина диска куда-то пропала, словно земля провалилась в этом месте от непомерной тяжести. Но вот и другая его половина на какое-то мгновение застыла, а потом тоже начала медленно погружаться в землю, пока совсем не исчезла. И тут же белоснежную степь окутала кромешная мгла.
Пасущиеся лошади превратились в сплошное черное пятно, едва различимое в наступившей темноте.
Табун встревожился: беспокойно заржали старые кобылицы, подзывая к себе жеребят, взрослые жеребцы образовали вокруг табуна кольцо и загнали в него маток с жеребятами, весь молодняк, молодых и яловых кобылиц.
Затем кольцо стало постепенно сужаться и превратилось в крепко сжатый кулак.
Трудно было поверить, что в этой непроглядной тьме лежит бескрайняя белоснежная степь. Не видно ни зги: на небе ни луны, ни единой звездочки. Воцарилась поразительная тишина. Лишь изредка совсем рядом слышалось фырканье лошадей.
Их тревога передалась и мне. Я поехал проверять табун и подумал о Данзане, который, вероятно, успел ускакать уже очень далеко и мог легко заблудиться, ибо о каких-либо ориентирах в такой темноте не могло быть и речи.
Я несколько раз громко крикнул, чтобы как-то дать знать о себе Данзану, но даже эхо не отозвалось: черная, вязкая мгла угрюмо молчала.
И вдруг неожиданно для себя я заметил, что лошади перестали хрустеть травой. Прекратилось даже поскрипывание снега под копытами. Весь табун настороженно замер, словно почуял что-то неладное. Мой конь тоже будто врос в землю и, затаив дыхание, стал вслушиваться в темноту. Этот миг показался мне вечностью… Как вдруг одна лошадь из табуна оглушительно звонко заржала, сотрясая эту мертвую тишину.
Бывает так, что в табуне некоторые лошади привыкают друг к другу, и не исключено, что именно одна из таких лошадей подавала знак скакуну Данзана. А может быть, она откликнулась на голос своего хозяина — табунщика. Кто знает! Как бы то ни было, но издалека сразу же донеслось едва слышимое ответное ржанье. А вскоре мне почудилось, будто и сам табунщик кричит. Не сомневаясь, что Данзан заблудился, я несколько раз прокричал в ответ, чтобы помочь ему правильно выбрать путь. И вдруг кромешную мглу разорвала песня:
Услышав уверенный, сильный голос хозяина, табун тут же успокоился. Лошади снова принялись разрывать копытами снег и щипать траву.
Песню «Серый сокол» поют редко, чуть ли не в исключительных случаях. Вот и сейчас она, конечно же, не посвящалась ни этой бескрайней степи, ни этой непроглядной ночи. Данзан пел ее, должно быть, сам себе… Возможно, она прибавляла ему силы и мужества и освещала путь в ночи.
Вскоре послышался скрип снега, и Данзан подъехал ко мне вплотную, но мы не видели друг друга, такая была мгла.
— Кажется, табун не разбрелся?
— Вроде бы на месте. А ты нашел что искал?
— Да как сказать… Повсюду одна и та же степь под снегом. Есть, правда, одно место, не очень-то надежное, но что делать? Придется нам свой табун потихоньку гнать туда… Пурга обычно налетает неожиданно и так же неожиданно прекращается: не успеешь и опомниться. Повадки у нее прямо-таки дьявольские. Не дай бог в такую пору оказаться с табуном в степи. А ведь я заранее знал, что будет дзут[84]. В это время уже надо было бы давно быть в Хангае, там бы мы были в безопасности. И все из-за одного нового товарища.