После, когда я курил в коридоре, через приоткрытую дверь слышал, как они спорили. Она говорила: «Коль! Попридержал бы ты свой язык! Ну как ты разговариваешь с незнакомым человеком? Ты ведь не у себя в бригаде!» На это Коля отвечал: «Наташа! От кого мы должны что-то скрывать? Если у наших друзей есть какие-то недостатки, то почему бы не сказать им об этом? Я и раньше говорил своим стажерам об их недостатках, и они ничуть на меня не обижались…» Но, услышав мои шаги, супруги замолчали.
Наш состав по-прежнему быстро мчался вперед… Со свистом, не сбавляя скорости, проскакивал он небольшие станции. Это и понятно, ибо наш экспресс был международным. Я снова посмотрел в окно: бездонное синее небо побледнело, близился рассвет.
Несколько дней и ночей наш поезд, словно гигантская змея, скользил среди сплошного леса, но сегодня он мчался уже по голой степи. Наконец-то перестало рябить в глазах от наплывающих на тебя деревьев. Лишь далеко-далеко впереди маячили голые вершины гор. Это означало, что прославленная сибирская тайга осталась далеко позади.
Тане, видимо, было очень жарко: на ее курносеньком носу выступила испарина. Она раскидала одеяло и свернулась в клубочек, прижав к себе своего ушастого медвежонка. Из коридора все чаще доносились чьи-то шаги. Коля с кряхтеньем повернулся ко мне и удивленно спросил:
— А вы что не спите? — И сладко зевнул.
— Замучила бессонница…
— А где же мы едем? — осведомился он и посмотрел в окно, но яркое солнце ослепило его. — Надо же! Совсем уже день.
— Да нет, солнце только-только всходит.
— Понятно… Леса-то уже нет, вот оно и бьет прямо в глаза. А изменилось все как! Значит, вы уже почти дома, и потому вам не спится… А мы-то хороши, совсем заспались. — И он широко улыбнулся.
— Все верно. Пять временны́х поясов мы уже преодолели.
— Да! В это время у нас седьмой сон досматривают, а здесь уже вовсю день разгорается. Пока я привыкну к вашему времени, наверняка буду опаздывать на работу, — весело сказал он. — Кстати, часы-то надо перевести, — добавил он и окликнул жену: — Наташа! Посмотри-ка в окно. За одну только ночь все так изменилось, что ничего и не узнать. Даже воздух совсем другой.
Наташа быстро приподнялась и посмотрела в окно. Ее распущенные волосы заблестели на солнце, словно золото.
— А скоро мы переедем через границу? — спросила она и поправила свое полотенце, перекинутое через плечо.
— Осталось всего ничего.
При этих словах Коля вскочил и схватился за рубашку.
— Тогда надо вставать. Не дело въезжать в братскую страну в таком виде, — лукаво заметил он и спрыгнул с полки.
Все уже встали. Вскоре поезд сделал остановку в последнем советском городе. Коля тут же стал выгонять нас из купе:
— Дорогие мои! Поезд-то наш будет почти час стоять. Надо бы размяться и подышать свежим воздухом.
Все пассажиры уже покинули вагоны: кто-то решил погреться на солнышке, кто-то побежал за газетами. Мы же дружной компанией успели пообедать в ресторане и уже направлялись к поезду, как наш неугомонный Коля скомандовал:
— Вы идите, а я сбегаю за свежими газетами и журналами. Поезд-то наш за сутки вон какое расстояние проскакивает, а мы тут лежим и ничего не знаем, что происходит в мире. — И он исчез в толпе.
Но едва мы успели зайти в купе, как он уже вернулся с газетами и сразу же напал на жену:
— Я же говорил, что мы ужасно отстали от жизни! — При этом он обнял меня: — Поздравляю вас!
— Что случилось, Коля?
— Я уже всех ваших успел поздравить, а теперь очередь за вами. Советские и монгольские биологи совершили прямо-таки революцию, переворот в науке! Вот, в газете написано. Кстати, революция-то в вашей науке, в биологии, а вы тут преспокойненько сидите. Как же так можно, а? — упрекнул он меня и продолжил рассказ: — Пшеницу сделали многолетней культурой. Вот это открытие! Что скажете? Теперь по весне землю пахать не придется, технику и горючее сбережем. Да и почву без толку разрушать перестанем. Да! Удивительное открытие! — говорил он, качая головой. Было видно, что он радуется от души. Затем пристально посмотрел на меня: — Вы же биолог, а я вот что-то не вижу, чтобы вы радовались. По-моему, все, кто любит хлеб, должны радоваться. Не так ли? А может, вы его уже разлюбили? Или вы не верите мне? — донимал он меня.