Белоснежное стадо овец и коз, с которым ежедневно приходит сюда девушка по имени Сунджидма, от восхода солнца безмятежно пасется на сочных травах левого предгорья. В полдень они нетерпеливой гурьбой сбегают вниз к озеру, чтобы вдоволь напиться прохладной воды. Встревоженная стая лебедей неохотно отплывает к середине озера, потом с прежней беспечностью продолжает свой путь вдоль противоположного берега. Напившись, стадо разделяется на две половины. Козы норовят забраться на крутые красные склоны правого берега, словно состязаясь в ловкости и проворности с сернами и архарами, пасущимися там, а овцы, пощипывая траву, медленно бредут к лесистым склонам левого берега. Тогда лебеди снова плавно возвращаются на свое привычное место.
Сунджидма садится на берегу озера, смотрит на свое отражение в прозрачной воде, расплетает длинные, падающие до земли шелковые косы, полощет их в воде, потом встает, выпрямив гибкий стан, поправляет складки слегка выцветшего халата из коричневого шелка и надолго замирает, словно что-то разглядывая в голубой озерной дали. Потом приподнимает руками грудь, отчего ее тонкая талия делается еще тоньше, и тихо смеется, думая про себя: «Я уже достигла того возраста, когда ждешь встречи с той любовью, про которую шепчутся девушки. Интересно, какая она? Наверное, очень сладостная и приятная. Когда девушки говорят о ней, глаза у них так и горят от счастья. А что же они чувствуют при этом?» Она снова мечтательно улыбается и легкой, пружинящей походкой идет вверх по склону, туда, где неизвестно кем тысячи лет назад врыты в землю тяжелые каменные плиты. Она проходит между ними и наконец, приблизившись к плоскому, похожему на сундук квадратному камню, садится на него. Это один из плиточных могильников, находящийся у самого края древнего кладбища. Но он не похож на другие, вокруг него, между выложенными правильным квадратом камнями, растут цветы. Они как бы повторяют каменную ограду плиты, образуя другую, цветочную. Удивительно то, что эту яркую цветочную ограду никогда не трогают овцы и козы. Сорвут один-два цветка и спешат прочь своей дорогой.
Сунджидма уселась на плоский камень и сняла унты из коричневой юфти, чтобы остудить разгоряченные от долгой ходьбы ноги. Некоторое время Сунджидма сидела, глядя на горы и озеро, потом прозрачным, нежным голоском запела какую-то грустную песню. Стая лебедей на озере, серны и архары, карабкающиеся по горным склонам, удивленно застыли на миг, прислушиваясь, а потом, успокоившись, продолжали свой путь по воде и склонам.
Только безмятежно пасущиеся овцы, привыкшие днем и ночью слышать ласковый и нежный голос Сунджидмы, не перестали жевать траву. Жаль, что животные, сами являющиеся неповторимым, удивительным творением природы, ее украшением, не замечают ни своей красоты, ни тем более красоты человеческой.
Сунджидма никогда не думала, что она воплотила в себе все совершенство человеческой красоты. Зато она твердо верила, что нет в мире красивее уголка, чем тот, где она сидит сейчас.
Сунджидма еще не закончила пение, как вдруг овцы, пасущиеся на краю леса, чего-то испугавшись, метнулись в сторону. Она оглянулась. На лесную поляну вышла горбатая древняя старуха. Тяжело опираясь на березовую палку и задыхаясь от быстрой ходьбы, она подошла к девушке. Сунджидма узнала свою соседку и приветливо улыбнулась.
— Здравствуйте, бабушка! Далеко ли вы отправились?
— Разве это далеко? Это совсем недалекое далеко. Я каждое утро прихожу сюда, чтобы умыться водой из этого озера. Услышала твое пение и надумала с тобой повидаться, — отозвалась старуха и умолкла, видимо дожидаясь, пока пройдет одышка после долгой ходьбы.