— Когда ты убил волка?
— Только что, по дороге домой. Загнал его и прикончил, пусть не мешает жить добрым людям.
— А если бы волк тебя задрал?
— Кому я нужен?
Балджид вытащила ведро из колодца и вылила воду в ледяную колоду.
— Пои лошадь-то!
Чойнхор уловил в ее голосе игривые нотки и быстро сказал:
— Ну и здорово же я по тебе соскучился!
— Коли так, приходи после ужина к нашему сараю, где сено, и жди меня.
Она засмеялась. Чтобы Чойнхор да упустил случай! Такого прежде не бывало. Но сейчас он решил поступить иначе.
— У меня все силы на волка ушли, — грубо бросил он ей.
9
Стояла морозная ночь 1924 года. Окно дома, где разместилось управление хошуна Биндэрья-Ула, было освещено. В холодной, нетопленной комнате, подавленные горем, сидели люди, как миллионы других людей в разных концах земного шара. Созвездие Семи Старцев[37] могло бы рассказать о глубокой скорби, охватившей и сердца жителей далекой скандинавской деревушки, и простых аратов хошуна Биндэрья-Ула. Горе сплотило весь мир в эти суровые зимние дни.
В помещении хошунного управления висел на стене портрет Владимира Ильича. Вырезанный из какого-то журнала или газеты, он был обведен черной рамкой и наклеен на кусок кумача. Под портретом горели две свечи. Люди сидели тихо, никто и не вспоминал о куреве. Наконец Очирбат стянул с головы шапку и встал.
— Товарищи, сегодня до нас дошла горькая весть — двадцать первого января скончался великий Ленин, вождь мирового пролетариата. Наше правительство, весь наш народ глубоко скорбят. Почтим же молчанием память вождя.
Все встали, обнажив голову. Очирбат достал из-за пазухи лист бумаги.
— У меня есть предложение — послать в Москву телеграмму. Я прочитаю, а вы послушайте!
«Мы, члены партии, честные араты хошуна Биндэрья-Ула, глубоко скорбим по поводу смерти Ленина, великого друга и учителя монгольского народа, народов всего мира, и клянемся не щадя жизни бороться за дело великого вождя». Ну как? Принимаем?
Руки взметнулись вверх.
— А дойдет наша телеграмма?
— Непременно. Ее передадут по телеграфным проводам, — заверил Очирбат.
— На портрете товарищ Ленин схож с монголом, — сказал кто-то.
— Ленин — человек необыкновенный, иначе разве смог бы он стать вождем всех трудящихся.
Люди посидели еще немного, обмениваясь скупыми фразами, и разошлись.
Тяжело было на душе у Очирбата. Еще не утихло горе, причиненное кончиной Сухэ-Батора. А теперь не стало Ленина. Почему такие замечательные революционеры, как Ленин, как Сухэ-Батор, совсем еще молодыми уходят из жизни? Выдержать шквал суровых боев и погибнуть уже в мирное время! Очирбат, хоть и говорил о себе, что недостаточно хорошо знает учение Ленина, тем не менее был твердо уверен: все, что он делал в годы революции, является воплощением ленинских идей, ленинского учения.
В белом свете звезд Очирбат остановился у своей юрты. Идти домой, в холодные пустые стены, не хотелось. Что ему там делать? Разве только выпить чаю да лечь спать? Так ведь все равно не уснешь.
Трудно оставаться человеку наедине с собой, когда у него большое горе. Первая мысль Очирбата была о Сэмджид, Он тайно и горячо любил эту девушку, но тщательно скрывал свое чувство, полагая, что время для любви еще не настало. Оказывается, решать личные вопросы куда сложнее, чем служебные. Сэмджид учится в школе, но она взрослая девушка, и немало парней на нее заглядываются. Замечая это, Очирбат корил себя за нерешительность. Сейчас Сэмджид, верно, еще не спит, готовит уроки. Учитель не нахвалится ею — и умница, и старательная. Очирбат очень гордился тем, что в школе, которую он организовал, учится девушка. Революция уравняла в правах мужчин и женщин. Но равенство это надо было еще осуществить на практике. Как хорошо, что мать пустила Сэмджид в школу! Когда Очирбат выступал на открытии школы, он сразу ее заметил. Одна только девушка среди мальчишек разных возрастов, и притом старше их всех! Вспомнилось, как Сэмджид приехала в школу в единственном праздничном дэли, тоненьком, без подкладки. А зима была уже на носу. Очирбат заказал женщинам, жившим в монастыре, теплый дэли, а когда он был готов, передал одежду с Чойнхором, велев сказать, что прислали из дому.
Воспоминания придали Очирбату храбрости, и он решительно зашагал к школе. Истопник вызвал Сэмджид. Она торопливо, словно только и ждала, когда он ее позовет, выбежала к нему, уже на ходу завязывая пояс.
Они пошли рядом и вскоре очутились в открытой степи. А когда глаза привыкли к темноте и стало видно, что на том берегу застывшей реки тянулась сплошная полоса густого кустарника, поняли, что забрели очень далеко. Откуда-то издали доносился лай собак. Сэмджид и Очирбат долго молчали, наконец он сказал: