Сердечная склонность женщины неотделима от ее уважения.
- К тому же, — мягко продолжал Эдисон, — неужто вы думаете, что для мисс Гадали и в самом деле большая потеря быть лишенной сознания такого рода, каким обладает ее модель? Разве, напротив, она не выигрывает от этого? В ваших глазах, во всяком случае, поскольку «сознание» мисс, Алисии представляется вам лишь досадным придатком, врожденным изъяном на шедевре ее дивного тела. И потом, «сознание» женщины — светской женщины, хочу я сказать — ишь чего захотели! Да ведь это вопрос, который не в состоянии был бы разрешить вселенский собор. Женщина способна судить о чем-либо, лишь сообразуясь с сиюминутным своим желанием, и в «суждениях» своих приспосабливается к уму того, кто ей симпатичен. Женщина может десять раз выйти замуж и десять раз становиться другой, при этом неизменно оставаясь искренней. Ее сознание, говорите вы? Но ведь сей дар святого духа прежде всего проявляется в способности к духовной близости. Во времена древних республик всякий юноша, у которого к двадцати годам не оказывалось близкого друга, его второго «я», считался человеком без совести, одним словом, бесчестным. В истории упоминают тысячу случаев закадычной дружбы — Дамон и Финтий, Пилад и Орест, Ахил и Патрокл и другие. Найдите мне во всей мировой истории двух женщин, связанных между собою дружбой. Это вещь невозможная. Почему? Да потому, что женщина слишком узнает себя в себе подобной, чтобы заблуждаться на ее счет.
Чтобы удостовериться в этом, достаточно лишь проследить, каким взглядом современная женщина, обернувшись вслед другой, окидывает ее наряд, потому что во всем, что относится к любви, главенствующей действующей силой неизменно выступает тщеславие, и сколько бы женщина ни утверждала обратное, быть любимой для нее — нечто вторичное, главное — быть предпочтенной. Вот вам и вся разгадка этого сфинкса. Вот почему любая красавица нашего цивилизованного мира (за самым незначительным исключением) с легким презрением относится к мужчине, который ее любит, ибо не в силах простить ему неискупимого преступления — того, что он уже не может сравнивать ее с другими женщинами.
В сущности, современная любовь (если только она не сводится, как утверждает современная физиология, к простому взаимодействию слизистых оболочек), с точки зрения физики, есть не что иное, как состояние равновесия между магнитом и электричеством. Так что сознание, хоть и входит в какой-то мере в состав сего феномена, является, быть может, необходимым лишь на одном из двух полюсов — эта аксиома ежедневно подтверждается тысячами фактов, в частности внушением. Таким образом, вас одного будет вполне достаточно. Впрочем, умолкаю, — со смехом прервал себя Эдисон. — То, что я говорю, кажется, звучит довольно дерзко по отношению к немалому числу живых женщин. К счастью, мы здесь с вами одни.
— В какую бы глубокую печаль ни был я ввергнут женщиной, мне все же кажется, вы слишком уж строго судите о Женщине, — тихо произнес лорд Эвальд.
XI
Рыцарственные рассуждения
Consolatrix afflictorum[16].
При этих словах Эдисон поднял на него глаза.
— Минуточку, дорогой лорд! — сказал он. — Соблаговолите заметить, что до этой минуты речь шла у нас не о любви, а лишь о влюбленных! Если мы подступим к этому вопросу иначе и выйдем за пределы Сферы Плотских Вожделений — о, тогда я буду говорить об этом совсем другим языком. Если среди женщин нашей цивилизованной расы — единственных, которые могут приниматься нами в расчет, поскольку не принимать же всерьез, другими словами, брать в жены полинезиек, турчанок, китаянок, краснокожих и т. п., — так вот, если, говоря о женщинах нашей расы, в крови которых не осталось уже ни животного, ни рабского начала, мы будем иметь в виду тех очищенных, священных, облагороженных неизменным чувством долга, самоотвержения и сердечной преданности, было бы странно, с моей стороны, не склониться мысленно в низком поклоне перед теми, бедра которых преображаются в материнские чресла и в муках дарят нам жизнь, а вместе с нею возможность мыслить. Можно ли забыть о множестве избранниц Высшего Мира Любви, этих достойнейших спутниц жизни, обо всех женских сердцах, что трепещут на крошечной нашей планете, затерянной в какой-то неведомой точке безграничного пространства, на этом невидимом охлажденном атоме! Даже не вспоминая о тех тысячах дев былых времен, что с улыбкой всходили на костры или претерпевали мучительные пытки во имя веры, в которой женский их инстинкт преображался путем возвышенной возгонки в прекрасную душу. Обойдем молчанием всех тех героинь, среди которых и доселе блистают имена женщин, отдавших жизнь во имя освобождения отчизны, и тех, кто в годину поражения, в плену, умирая, клялись своим супругам прощальным поцелуем, что кинжал не причиняет боли, оставим в стороне и бесчисленных героинь, которым приходится претерпевать столько унижений ради того, чтобы помочь неимущим, страждущим, изгнанникам, отверженным, лишенным прав, — этих подвижниц, вызывающих лишь насмешливую улыбку тех, что не склонны брать с них пример, — да, они есть, они всегда будут — те женщины, которыми руководит нечто более высокое, чем инстинкт наслаждения, Но ведь такого рода женщины не гостят в этой лаборатории и чужды обсуждаемой проблеме, не так ли? Исключим же из наших рассуждений эти благородные цветы человечества, сияющие светом подлинного мира Любви, и я сформулирую вам без всяких оговорок и околичностей положение, которое давеча сформулировал как окончательное и неоспоримое относительно женщин, которых покупают и завоевывают. Это позволяет нам закончить наш разговор словами Гегеля: «Совершенно безразлично — сказать что-либо единожды или повторять многократно».