Потом мы с Пиштой пошли на кухню распаковывать наши припасы. А мы привезли с собой всякую снедь: масло, сардины, ветчину, коньяк, вино, шампанское; я делала покупки с таким азартом, что, несмотря на протесты Пишты, никак не могла остановиться.
— Пусть у нас будет все, что только может прийти в голову, — упрямо твердила я.
Мы купили и фрукты и сладости, в термос я положила мороженое.
Кухня понравилась мне больше, чем комната. Она казалась более пригодной для жилья в свободное от сна время. Я сразу принялась накрывать ужин.
— Ты один здесь живешь?
— Пока да… Я жил с матерью, но она сейчас гостит у моей младшей сестры в Ваце, верно, пробудет у нее еще неделю… Мы договорились, что с осени сестра переберется сюда, если я уеду в Шомодь.
— А как они будут ездить отсюда в Вац?
— Мой шурин — железнодорожник. Он, вероятно, устроится на работу здесь или где-нибудь поблизости.
— Тебе не жалко расставаться с домом?
— Нет.
— Почему? Разве ты не любил его?
— Посмотри внимательней. Разве похоже, что я люблю эту хижину? Или я иначе спрошу: неужели она выглядела бы так, если бы я любил ее?
— А какую бы ты любил?
— Я люблю тебя.
— Милый… Какой дом ты бы любил?
— Тот же, что и ты. Ты говорила, что умеешь красиво обставлять квартиры. Начни с меня.
— Хорошо, сударь, принимаю заказ. Сколько денег ассигнуете вы на это?
— А сколько нужно? Пятьдесят тысяч хватит?
— С излишком. А сколько у тебя есть?
— Как раз столько.
— Ну да! Откуда?
— Целых шесть лет я почти ничего не тратил. Восемь часов уходило на работу, четыре часа — на дорогу, четыре — на учебу. Пройдет несколько лет, пока я в должности инженера стану зарабатывать столько, сколько зарабатывал раньше механиком. Купил же я за это время всего-навсего мотоцикл.
— А женщины?
— Они появлялись только эпизодически.
— Эпизодически?
— На третье свидание я обычно уже не ходил. Ты в моей жизни первая.
— Очень мило. Теперь давай поужинаем и, главное, выпьем. Надо отпраздновать нашу встречу.
— Ты привыкла пить?
— Да, пожалуй.
Он засмеялся.
— Потом отвыкнешь.
— А надо ли отвыкать?
— Надо. Все это явления одного порядка: вино, твоя статуя, твое общество, твой муж, безделье, роль кобылы, твое плохое настроение. Поэтому ты чувствуешь себя неудовлетворенной.
— Глупый! Я божественно себя чувствую. Давно не чувствовала себя так прекрасно.
— Если человеку хорошо, ему хорошо и без вина.
Мне было хорошо. Я утопала в блаженстве, действительно чувствовала себя счастливой; наше уединение полно было пленительного очарования, и все казалось мне милым, прекрасным, великолепным. Потом я рассказала Пиште, как обставлю квартиру, а он мне — чем мы будем заниматься всю нашу дальнейшую жизнь. И прошлое сразу стало таким незначительным, ничтожным.
Утром я проснулась первая и с недоумением осмотрелась в чужой, неприветливой комнате; спросонья я никак не могла понять, как очутилась здесь. События последних дней вспомнились не сразу, и меня поразили непривычная комната, кровать и вся ситуация. Лишь осознав, где я нахожусь, я поняла, что лежу с Пиштой на страшно неудобной двуспальной кровати, — счастье еще, что я только теперь обнаружила это, — и на минуту задумалась, что, собственно, мне все это даст.
В час пробуждения человек бывает необыкновенно трезв и разумен, и я вдруг пустилась рассуждать сама с собой: все, что следует за физическим наслаждением, вытекает из условий жизни и возможностей, которые дают деньги, будет хуже того, что было… точка… конец, — тут я прервала нить моих рассуждений…
Об этом пока что нет смысла думать. Нет, нет.
Впрочем, философствовать было действительно незачем. Стоило нам подняться с постели, как все опять стало прекрасно. Была чудесная погода, и мы принялись готовиться к отъезду.