— А как я должен был тебя представить? — И он лукаво посмотрел на меня.
— И все же как?
— Своей невестой. И объяснил, что мы приехали посмотреть поселок, и если тебе здесь не понравится, то наша договоренность отпадает. Но это очень хороший госхоз, — мечтательно прибавил он.
Я молчала. Его слова звучали упреком, но я была в телячьем восторге. Мне-то какое дело! Я не видела никакого смысла в этом переезде в госхоз. И вообще не могла вообразить, чтобы у кого-нибудь явилось желание поселиться в такой глуши, как Шомодь, не потому, что там не было кино и оперы, как говорил главный агроном, а потому, что мир там казался ужасно тесным, как платье плохого покроя, хотя вокруг простирались обширные поля. Я обратила внимание, что в квартире у агронома ванна с дровяной топкой, и мне сразу припомнилась такая же ванна времен моего детства, — на семейном совете долго обсуждали обычно, когда истопить ее. Нет, нет…
— А теперь поедем на Балатон, — предложила я. — Куда — еще не знаю, по дороге придумаем. Ночь будет светлая — полнолуние, и мы сможем доплыть до середины озера. И потанцуем. Хочешь?
Последовало долгое молчание. Положив руку мне на плечо, Пишта наконец ответил:
— Конечно, моя дорогая. Я пошел бы за тобой на край света, но… я должен сказать тебе прямо и всегда буду так говорить, если между нами возникнет какое-то недоразумение: мне надо заниматься своим делом. Ты, конечно, не обиделась?
— Да на что же мне обижаться? Было бы нелепо, если бы тебя мучила мысль о незаконченной работе, а ты, словно у тебя и дел других нет, отплясывал бы со мной на берегу Балатона. Нет так нет, не поедем туда, и все.
— Мы можем поехать, но завтра до полудня я должен быть в Пеште. У меня на примете есть еще два места, куда можно устроиться. Я подумывал об этом еще до госхоза.
— Ну и прекрасно. Утром мы пустимся в обратный путь. Я все равно встаю рано, и за два часа мы вполне доберемся до Будапешта. Ой, куда же мы поедем?.. Не помню, захватила ли и такое платье… Понимаешь, я хочу, чтобы тебе завидовали, когда я с тобой, и мне — когда ты со мной.
У Пишты заблестели глаза, он засмеялся.
— Ты думаешь, в Шомоде мне не завидовали? Как только главный агроном увидел тебя в окно конторы, — ты как раз выходила из машины, — у него округлились глаза, и он послал девочку предупредить свою жену, что пригласит нас к обеду. Ах, как они мне завидовали! Как все мне завидовали!
Приехав на Балатон, мы потанцевали в прибрежном ресторанчике; у меня было легко на душе, я чувствовала, что красива, что на меня смотрят; вечер выдался теплый, приятный, но все-таки чего-то мне недоставало. Для контраста с обильным, жирным, богатым всякими приправами провинциальным обедом, чтобы позабыть о нем и не расстраиваться, я заказала всякой всячины, хотя не была голодна: мне захотелось нежной рыбы, сыра, салата, пломбира и к этим блюдам разных вин; я словно играла гастрономическими сравнениями, хотя почти всегда была равнодушна к еде. Выступая в роли конферансье, я объясняла Пиште, в какой последовательности и почему именно так, а не иначе, надо все это есть и пить. Официант, как видно, принял нас за простофиль и то и дело приходил с новыми предложениями. Благодаря этому нас обслужили быстро, хотя в ресторанчике было полно народа.
— Знаешь, — сказала я Пиште во время танца, — давно мне не было так… дура я… никогда мне не было так хорошо, как с тобой… Я всегда скучала в таких заведениях, а теперь мне так хорошо, как бывает в студенческие годы, когда радуешься, что можно пойти куда-то потанцевать, и в этом есть какая-то новизна.
— Да, мы веселимся, точно после экзамена. Правда? — Он погладил меня по руке. — Поели раков и запьем их шампанским… нам теперь все нипочем, и глаза твои так сверкают, точно в них отражается вся красота летней ночи…
— Сейчас все в нашей власти. В полночь луна будет в зените, и, если мне вздумается, я поплыву бог знает куда, до самой Тихани или в другой конец Балатона, выйду на берег в Кестхее или…
— Зачем выходить на берег? Из Кестхея мы поплывем обратно на рассвете, когда взойдет солнце… В такую ночь все можно успеть. Что нам сто километров?..
— Господи, завтра утром мы сядем в машину, приедем в Будапешт, ты выйдешь там где-нибудь, простишься со мной, и я попрощаюсь, и мне станет очень тоскливо, захочется еще поколесить по земле, промчаться мимо высоких гор, посидеть в избушке лесника, глядя в окошко, если польет дождь и тучи спустятся на нас так низко, что не видно будет деревьев…
— Все это нам предстоит. Все, много всего. И завтра же начнем, чтобы все успеть.
— Эх, я размечталась, а ты уже строишь планы.