— Нет, и я мечтаю так же, как ты. Массу замечательных дел совершим мы с тобой, если кончится когда-нибудь эта майская ночь, которая кажется бесконечной, потому что мы не видим ей конца, потому что мы устанем, пожалуй, от беспрерывных танцев и купания.
— Ты намекаешь, мой милый, что наша жизнь не будет беспрерывными танцами?
— Да нет. И я мечтаю… Как же ты обставишь нашу квартиру?
— А путешествовать, тебе не хотелось бы путешествовать? На корабле… по дальним морям, объехать всю землю. Ловить огромных рыб в Тихом океане… Мы еще страшно мало повидали на свете… Тебе не хотелось бы купаться в холодных северных озерах в начале лета, когда — так я слышала — там внезапно за несколько дней оживает природа, ей ведь нужно торопиться, потому что у нее вдвое меньше времени, чем здесь, у нас. Как мы…
— Да, у нас есть еще время. Мы не открыли пока ни теории относительности, ни катодного излучения, но если постараемся, то успеем что-нибудь сделать. Теперь, когда ты со мной, у нас все получится. Через несколько лет мы обзаведемся машиной, вот увидишь, и поедем отдыхать…
— Ах, конечно. Для этого надо откладывать деньги. Мы будем есть по маленькой порции жаркого и пить пиво, чтобы…
— Избави бог, не люблю пива.
— Хорошо, тогда ты будешь пить вино с содовой. Но это ждет нас впереди, не скоро, а сейчас мы здесь, и сегодняшний день еще не кончился.
Потом мы сидели за столиком и поздравляли друг друга с нашим сегодняшним праздником. Мимо проходил продавец цветов, и Пишта купил у него все цветы. Официант с полной готовностью принес нам вазы, и мы заставили ими весь стол, так что винные бутылки прятались среди цветов, как среди деревьев в лесу. Потом пришел газетчик, предлагая разные газеты и журналы, и мы накупили у него всего, что нам вздумалось, неизвестно зачем, просто потому, что были в приподнятом настроении. И вдруг на обложке одного иллюстрированного журнала я увидела себя самое, то есть мою статую.
Там был напечатан репортаж на одну страничку о Бенце, его мастерской и о новой скульптуре. На фотографии он в зеленом рабочем халате, непринужденно и благодушно улыбаясь, стоял в своей обычной позе возле статуи, точно его запечатлели во время работы, и голова статуи, смотревшая в объектив фотоаппарата, несомненно была моей головой.
Я почувствовала себя так, точно меня окатили ледяной водой. Заметив это, Пишта заглянул в журнал, потом отобрал его у меня, разорвал и швырнул под стол, но от этого ничего не изменилось.
— Теперь уже все равно, — сказала я. — Лучше бы он не попадался нам на глаза. — И после недолгого молчания прибавила: — С тех пор как ты появился, я стала ненавидеть эту скульптуру, хотя и раньше не больно-то ею восхищалась.
— Стоит ли теперь говорить о ней?
— Не стоит. Но разве я такая? Ты же видел меня голую. Разве это я?
— Ерунда. Сущие пустяки. Твои переживания лишь означают, что… Тебя не обидят мои слова? Что твоя жизнь до сих пор была придатком чужой жизни, и если с этим навсегда покончить, то ты сама потом со смехом будешь вспоминать всю эту историю со скульптурой.
— Да. Забудем о ней.
И мы в тот день забыли о ней.
14
Было, наверно, часов десять, когда я остановила машину возле моста Свободы. Пишта взял с заднего сиденья свою дорожную сумку, а затем нажал на дверную ручку.
— Ну-у… — протянул он и вдруг страшно разозлился. — К черту все… ужасно трудно расстаться сейчас с тобой.
Я молча сидела и смотрела в окно. Мне так не хотелось возвращаться домой, что я вовсе не возражала бы, если бы мы тотчас развернулись и покатили куда-нибудь. На языке у меня вертелись слова: «Ну так не будем расставаться», — но я смолчала, боясь получить отказ.
— Как мне найти тебя после полудня? — спросил он.
— Как… Давай встретимся, если хочешь.
— Конечно, хочу. Можно позвонить тебе по телефону?
— Да. Я буду дома.
Как только он вышел из машины и скрылся из виду, мир стал тревожно-пустым. Я понимала, что наши с ним два дня прошли безвозвратно. Рано утром мы долго плавали в Балатоне; я чувствовала себя легкой, свежей, счастливой, гнала машину в Будапешт со скоростью сто тридцать — сто сорок, хотя и знала: чем быстрее еду, тем скорей попаду домой, и всеми своими фибрами ощущала, как скверно мне будет, когда я вдруг остановлюсь на углу улицы. Так и случилось. Но было еще хуже, чем я предполагала.
Что оставалось делать? Я побрела домой.
При виде меня Аннушка вытаращила от удивления глаза и страшно обрадовалась.