И он вытер пот со лба.
— Надо уходить с табуном, Буйдошо. Сегодня же. Это приказ. Фронт близко. Нужно уходить, пока еще можно уйти.
Вереш тяжело вздохнул, вытер пыль с лица, шеи, выругался, обозвал этот приказ идиотским. Зачем нужно перегонять табун? И куда? На край света все равно не убежишь с ним. Будь что будет. Солдаты так или иначе придут сюда, все отнимут, продадут, разбазарят, пустят в расход — тут и сам господь бог не поможет. Но приказ есть приказ.
Андраш Буйдошо молча, неторопливо набивал трубку.
— И куда перегонять, ваше благородие?
— К Полгару. До ночи надо перейти мост, на той стороне у Тисапалкони переночуете. Там хороший выгон.
— В Палкони и останемся?
— Нет, оттуда дальше надо идти.
— Еще дальше?
— За Дунай.
Старый табунщик не спеша чиркнул спичкой, закурил. И только тогда поднял глаза на Вереша.
— А зачем, ваше благородие? Скажите — зачем?
— Зачем, зачем… Может, господь бог это и знает, а я — нет. Затем, что все со страху в штаны наложили, на плечах уже не головы, а тыквы, только и делают, что отдают разные распоряжения, а мы их выполняй.
Ему хотелось показать табунщику, что они товарищи по несчастью, что ему все это тоже не по душе, для него это тоже нелегкое дело, хотелось немного загладить свою вину. Оба знали, какая пагубная это затея — поднимать сейчас весь табун, бросить стойбище, загоны и, распихав пожитки по торбам, навьючив мешки на лошадей, отправиться неведомо куда. Ведь до сих пор они спокойно жили посреди огромной степи, и даже разрывы бомб и грохот пушек сюда почти не долетали, а от судьбы своей все равно никуда не уйдешь.
Андраш Буйдошо стоял неподвижно.
— Пора за дело приниматься, скоро полдень.
— Я не буду перегонять табун, ваше благородие. — Маленький пастух вскинул голову. — Я не буду.
Оба его сына стояли в нескольких шагах от них, слушали, переводя круглые от удивления глаза с отца на господина Вереша, и облегченно вздохнули, когда отец их сказал: «Я не буду».
Муниципальный советник Вереш только рукой махнул.
— Зря вы это, Андраш, все равно что против ветра плевать. Приказ ведь.
Он повернулся, обвел взглядом жеребят, лошадей — табун сильно поредел, и покачал головой: и тут война сколько бед наделала, черт бы ее побрал.
— Я не поведу табун, ваше благородие, — снова твердо сказал Буйдошо.
— Ну а кто ж его, по-вашему, поведет? Чего вы этим добиваетесь? Господь бог, что ли, спустится с небес лошадей пасти?
— Вот когда спустится, тогда табун и уйдет. А до этого с места не сдвинется.
— Дурак ты, Андраш, — снова махнув рукой, сказал Вереш, переходя на «ты», а это городские господа не часто себе позволяли — только раз в году на празднике пастухов. Там в большом зале городской ратуши, стоя рядом с городскими властями, даже самые старшие из табунщиков, даже самые сильные и мужественные, выглядели жалкими и беспомощными, словно новорожденные ягнята.
— Я уже сказал, ваше благородие. Я не поведу.
— Ты нанимался пасти табун, Андраш Буйдошо, или не нанимался?
— Да, нанимался. Я и делаю ту работу, на которую нанимался: пасу табун здесь, в Хортобади, от Маты до Аламзуга, пасу в дождь, мороз, слякоть. Бывает, что и не емши пасу, а то и без сна несколько дней, такая уж у меня работа. Но срываться сейчас с места и мчаться черт-те куда, ваше благородие, на это я не согласен, на это я говорю «нет».
— Ты сам себе господин, тебе легко так говорить, ты себе гораздо больше можешь позволить. Вот я не могу сказать «нет», когда мне приказывают, я всего лишь безвольный, никчемный муниципальный советник, которому что ни прикажи, все исполнит, в лепешку расшибется, но сделает, потому что я всего лишь я, а не ваше благородие господин старший табунщик.
— Мне все одно, господин Вереш, я уже сказал.
— Ты что, Буйдошо, с ума сошел, рехнулся?
— Может, и рехнулся, только я уже сказал: нет.
— Но почему, что случилось? Объясни мне, я пойму. Мне-то можешь сказать? Мы с тобой как-никак старые друзья.
— Я могу сказать, ваше благородие.
— Так говори.
— Сейчас скажу. Мне пятьдесят лет, и почти сорок из них я пасу лошадей. Я две войны пережил, в первую в городе служил у господ, поэтому освободили меня от военной службы, не взяли в солдаты ни тогда, ни сейчас, я не просил об этом, но все равно, премного благодарен. А если бы уж забрали в армию, тогда уж ничего не попишешь, тогда бы делал все, что прикажут. Только если бы да кабы — что об этом говорить? Но теперь — чтобы я погнал табун из Хортобади незнамо куда? Вы можете мне сказать, куда я должен гнать табун? Столько лошадей! Что мне их, по пастушьим торбам распихать? Куда мне их деть — скажите, ради бога. Некуда мне их спрятать, все равно отыщут, незачем мучить животных и себя тоже. А ребята мои? Что мне их, здесь оставлять или с собой брать? Метаться по степи как очумелые? Чего ради? Мы что, ограбили кого?