Но более всего Ковача поразил и обезоружил невыносимый тон, который взяла жена. За все восемнадцать лет их брака он ни разу не слыхал от нее ничего подобного. Перед ним была другая женщина. Совершенно другая, не та, нежная и юная, которая когда-то клялась ему в вечной верности, но и не та, какой была она в последние годы, последние недели — домашняя хозяйка, главная черта характера которой — спокойствие и бесстрастность.
«Откуда же взялась у жены эта страстность, если так именуемое человеческое свойство проявилось в ней только в первый месяц их супружества?» — недоуменно размышлял Ковач. Но до размышлений ли ему было?
Поразмышлять он смог дома, в кровати, вечером того же дня, перед сном раздор перешел в немую стадию, они старались задеть друг друга молчанием, но ведь действует-то это лишь когда по меньшей мере один из двух хочет говорить. С тем они и заснули, наутро Ковач проснулся с мыслью, что упустил крупнейший шанс своей жизни.
Утром первым делом было взять с книжки деньги. Взял он все. К предстоящему дню он готовился, как мать к смотринам дочери. Нарочно оделся во все новое, нарочно просидел полчаса в ванной, хотя дети и спешили… Вот вам, нате вот, говорил он всем своим видом. Со мной этот номер не пройдет.
Сердце его колотилось.
Девица, разумеется, вела себя так, будто нисколечки не задета тем, что он не пришел вчера. Даже и на намекнула на это. Улыбалась, и даже любезнее, чем вчера.
— У вас бледный вид.
— Да… да… — Он сглотнул и уставился в тарелку. — Вчера… гм… вечером, когда я…
— Чего там, бросьте… все равно мне было некогда, — махнула рукой девушка.
— Но я ждал, — сказал Ковач.
— Ждали? Боже мой, я ж просила передать, чтобы вы не ждали, — защебетала девица, она полчаса прождала Ковача и, так как тот не пришел, почувствовала, что есть какие-то препятствия, которые ей необходимо преодолеть.
Впрочем, она была растерянна не меньше Ковача. Она ощущала чарующее действие миллиона, жаждала хоть что-то урвать для себя, но как? Женить этого кадра на себе? Нет, дохлое дело, жена у него наверняка есть, притом миллион-то всего один, на целую жизнь недостанет, глазом не успеешь моргнуть, а его уж нет, зарабатывает же этот тип, по всему видно, гроши: начало лета, а он темный шерстяной костюм напялил, вспотел вон весь, лучшая его одежка, факт.
Отметив все это, девица прикинула: живет она в коммуналке, комната у нее отвратительная, северная, на квартиру скопила пока всего лишь десять тысяч — хорошо бы у него на квартиру выманить. Квартира — лучшее приданое, если она есть, все тебе нипочем, делаешь, что душе угодно, можно и замуж тогда, а можно и так, была бы с холлом, с ванной, где-нибудь в Буде… Конечно, и обставить приличненько, но то уж не сразу… Насколько же краше, думала она, насколько шикарней выглядела бы я, если б утром шла на работу прямо из ванны, собственной ванны, и все б мужчины меня замечали, не только такие, как этот голодный, косматый, очкастый миллионер, но и какой-нибудь инженер или врач, вполне ведь возможно, из знакомых коллег не меньше пяти удачно вышли замуж.
Но лечь с ним сейчас, сегодня же? Разойдется, как пить дать, разойдется, состояние с ней промотает, вместо того чтобы… Эх, вот гадость-то, думала девица, надо бы сказать ему сейчас, было бы проще и честнее, что давай, мол, начистоту, ты мне — сто тысяч, и я буду твоей любовницей месяц… два месяца… или пятьдесят тысяч… фу…
Спустя несколько дней, когда Ковач потратил уже свои десять тысяч, как-то после обеда, — жены дома не было, — он обшарил ее шифоньер, нашел сберкнижку — там недоставало уже восьмидесяти тысяч — и сунул ее себе в карман. Обнаружил и тысячу наличными, отложил жене сотню и ушел из дому.
«Оставлю ей половину, — думал он о жене, — хватит ей половины, это огромные деньги, пусть делает с ними что хочет, тратит на дом, на хозяйство, но другая половина моя, она нужна мне».
Он был с похмелья и дурно настроен. Пока не кончились его десять тысяч, Ковач ежедневно напивался, хотя не очень-то любил спиртное, и блаженный дурман ускользал. Ковача воротило от себя самого, стоило ему вспомнить о жалких усладах предыдущего вечера, о жалкой клетушке в коммунальной квартире, где жила девица из эспрессо и где надо было ходить на цыпочках, так как от семьи, обитающей рядом, ее отделяла только дверь. К девице идти не хотелось, он взял такси и поехал на Маргит-сигет, заказал в «Гранд-отеле» номер, бросился на кровать и вперил взгляд в потолок. Нет, все то, что он до сих пор делал, — чепуха. Пресная, за деньги любовь, — да какая там любовь! — голод по другому, чужому женскому телу, несхожему с надоевшим, одрябшим телом жены. Влюбиться бы… поездить по разным местам… встретить кого-нибудь в поезде, таинственную красотку, покорить ее сердце…