— Что тут надо этому кулаку?
Она хотела сказать что-то беспощадное, грубое, но голос у нее пресекся, и она замолчала, боясь расплакаться от бессильной ярости.
Кончилось все, разумеется, тем, что Жуже объяснили и даже убедили ее: Ульвецкий вовсе не кулак. Он самый настоящий середняк, а товарищу Жуже Гал не мешало бы знать: середняк — наш союзник; не удивительно, между прочим, что кооператив имени Мичурина движется вперед черепашьим шагом: товарищи, верно, грешат там левачеством — и так далее и тому подобное.
Отповедь эта сперва разозлила Жужу, но природное добродушие взяло верх.
— Ну ладно, ладно, совсем заели, — сказала она, и все засмеялись.
Когда она шла домой, ее догнал на телеге Ульвецкий. Придержав лошадей, он остановился возле нее.
— Послушай, Жужа, — сказал он. Голос был мурлыкающий, просящий, но в нем слышалась насмешка. — Не пойму я тебя, ей-богу…
— Катись к черту! — крикнула Жужа и свернула с дороги.
Ульвецкий стегнул кнутом своих лошадей, пыль за ними поднялась столбом.
«Вот скотина. Неужели он думает, будто я все та же? — подумала Жужа. — Это же смешно».
После этой встречи Шандор Ульвецкий долго не мог успокоиться. Стоило ему подумать о Жуже, как кровь бросалась в голову.
Как она теперь живет, узнать было нетрудно. Жужа и ее муж вступили в кооператив, у них родился сын, Янош Гал — бригадир. Они получили дом, хорошо зарабатывают, — впрочем, это видно и по одежде Жужи, — но какова стала!
При этой мысли страсть вытеснилась в нем яростью. Черт побери, все же мир принадлежит не ему, а вот этим. Таких, как он, всего лишь терпят, как знать, быть может, вслед за кулаками наступит и его черед. Поди тут разберись. Одно ясно: Жужа Гал смеет залепить ему пощечину прямо в народном комитете; что из того, что он хороший, образцовый хозяин, — кипятился Ульвецкий, — он ничто в сравнении с ними. Все для них, все с ними нянчатся: и государство, и партия, а в нем видят лишь будущего члена кооператива, и он в самом деле скоро вступит в него, — куда денешься, ведь землю у него так или иначе отберут.
Несколько месяцев он не находил себе места, запустил хозяйство, — и рад бы нанять батрака, да боялся, — по вечерам, а порой и утром стал прикладываться к бутылке, пил как лошадь, буйствовал и ругался. А по ночам ему, снилась Жужка, нарядная и красивая, красивая и желанная как никогда. Он готов был на все, лишь бы снова завладеть ею. Трезвый же он, злобно смеясь, твердил себе, что заполучит ее непременно, а то, что она замужняя, даже к лучшему, в этом есть какая-то пикантность, Ульвецкий вспоминал былые свои похождения, и ему начинало казаться, будто он и теперь такой же герой.
Новая созидаемая жизнь и Жужа воедино слились в его сознании. Чем больше он терзался, — а Жужа даже не говорила с ним при встречах, — тем больше страшился того, что на него надвигалось. А надвигалось — он ощущал это — с каждым месяцем все неотступнее; многие соседи Ульвецкого вступали в кооператив, «Мичурин» присоединял к себе хутор за хутором, разрастался, как полип, все дальше протягивая свои щупальца. Присоединены уже восемьсот, тысяча, полторы тысячи хольдов, кооперативные земли подступили, говорят, уже к шоссе, приближаются к его виноградникам, к хутору.
Да, Жужа с кооперативом подступает к нему все ближе, но что это за близость! Ночью ему представлялось, как Жужа однажды придет к нему и объявит, что землю его передают другим, а он может катиться отсюда ко всем чертям; он готов был сойти с ума от одной мысли, что такое может случиться и рано или поздно безусловно случится. Осенью — кооператив расширялся все больше — к нему приходили агитаторы, и весною тоже. А в следующем году, когда в «Мичурине» стали платить по тридцать форинтов за трудодень, туда вступили три его ближайшие соседа.
И вот после нескольких мучительных, хмельных, бессонных ночей Ульвецкий тоже решил вступить в кооператив. Да, вступить. Ведь только безумец может пытаться остановить мчащийся поезд. Надо умудриться вскочить в этот поезд на ходу и самому повести его вперед.
Совершить задуманное оказалось легче, чем он предполагал. В том году «Мичурин» пополнился двумя сотнями новых членов, и его тоже приняли — а как же, даже охотно приняли, — в городе по радио несколько дней кряду называли его фамилию: в кооператив вступил Шандор Ульвецкий, образцовый хозяин… Увеличилось число членов, расширили и правление. Шандора Ульвецкого сразу решили туда ввести.
В тот день он в задумчивости возвращался домой; остановившись во дворе, посмотрел на опустевшую конюшню, — своих лошадей он уже отвел в кооперативную, — посмотрел и снова почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, что все на свете глупость и чепуха, — и вступление в кооператив, и прочее. Кому это нужно? Им… Он презрительно скривил рот. Этому стаду немного надо: выполнять приказы да не помереть с голоду. Что у него с ними общего?