— Выдайте-ка этой женщине немного ячменя, я подпишу, вы только составьте акт.
В уезде требовали лишь отчет. Поздно начали сев? А кто это проверит? Если сообщить, что поздно начали, «Мичурин» попадет в число отстающих, у бригадиров отберут знамя. Подмигнув, он говорил бригадиру:
— Ну, товарищ Вереш, как у вас дела? Сотня хольдов еще осталась? Но ведь это будет сделано, не так ли?
Разумеется, к тому времени, когда отчет придет в уезд и пришлют, быть может, проверщиков, сев уже закончат.
В страду Ульвецкий был неумолим. За свою жизнь он твердо усвоил: кто крадет день во время пахоты, покоса, прокладки оросительного канала, тот причиняет непоправимый вред, — прощать этого нельзя: мотыга, плуг, коса не должны простаивать, надо обработать как можно большую площадь. В эту пору в нем просыпался азарт: случалось, выхватив косу из неловких рук, он сам показывал, как надо косить. Люди видели это, и Ульвецкий старался, чтобы видели и рассказывали другим. Так председатель прослыл ревнителем общественного добра, ведь каждый сбереженный в страду час на вес золота.
А за письменным столом он ухитрялся за тот же час бросить на ветер тысячи форинтов. С крестьянина, которого на прошлой неделе ругал в поле за нерадивость, он снимал выговор за недельный прогул. И делал это умышленно, страшась перемен к лучшему. Пока не перевелись лентяи, он мог пользоваться у них популярностью, иметь больший вес, чем партийная организация; и что бы ни происходило в «Мичурине», он, Шандор Ульвецкий, там первый человек, к нему идут члены кооператива, с ним обсуждают все вопросы.
Так обстояли дела, когда вернулся с курсов Янош Гал.
Весна наступила внезапно, преждевременно; даже глубокие старики не могли припомнить такой ранней весны, у них оживились глаза, когда в конце февраля стало припекать солнышко и потом вдруг теплый ветер точно развеял зиму. Проснувшись утром, люди обнаружили, что на улице теплынь, скованная ночным морозцем земля оттаяла и ребятишки могут шлепать по лужам. Весна пришла неожиданно, совсем неожиданно. Еще накануне вечером небо было пасмурным, а к утру стало чистым, ярко-синим. Мужчины, повернувшись на другой бок, обняли жен; лисица в лесочке высунула мордочку из норы и, почуяв весеннее тепло, отправилась на охоту за курицей. В тот день Жужа проснулась рано, — солнечный луч скользнул по ее лицу, — и, вскочив с кровати, вышла из комнаты в одной рубашке, босая; так приятно было ступать по теплому полу кухни. Она прошлась по двору, у колодца плеснула водой в лицо и от удовольствия даже вскрикнула и рассмеялась. Весна пришла, подумала Жужа, уже весна, а Янош все не возвращается, почти полгода, как он уехал.
Жужа ждала его со дня на день.
Она отодвинула засов в курятнике, посвистела в ответ запоздавшей синице, не замечая при этом, что бродит по двору босая, в одной рубашке, и спохватилась, лишь когда увидела велосипедиста, свернувшего с проселочной дороги. Встрепенувшись, она побежала на кухню, натянула кое-как платье, а гость был уже тут как тут, на пороге: это Ульвецкий привез телеграмму от Яноша, тот сообщал, что приедет сегодня вечером.
Жужа обрадовалась, от восторга чуть не бросилась на шею Ульвецкому, — так хотелось ей поделиться с кем-нибудь своею радостью; она прыгала, громко смеялась, тряся крепкими своими кулачками, и тут председатель вдруг обнял ее за талию.
— Идите к черту! — закричала она, не на шутку рассердившись: ей пришлось от него отбиваться. — Ополоумели вы, что ли?
Он и вправду ополоумел и злился на самого себя: чего так долго тянул волынку и упустил прекрасную возможность, а сегодня возвращается ее муж. Ну, не дурак ли: все ходил вокруг да около, шутил, привязывался к ней, вместо того чтобы сразу перейти к делу. Теперь уж поздно. Он хрипло смеялся, а Жужа шипела, билась в его руках, дралась, царапалась. Царапайся на здоровье. Он срывал с нее одежду, глаза его налились кровью, едва он коснулся ее обнаженного тела. Ух ты, сейчас эта женщина куда соблазнительней, в сто раз соблазнительней, чем шесть лет назад.
Жужа была в отчаянии: он сумасшедший, сумасшедший…
— Я сейчас закричу на всю округу! — пытаясь вырваться, пригрозила она.
Они стукнулись о кухонную дверь, стекло со звоном разбилось. Воспользовавшись его минутным замешательством, Жужа высвободилась, тут же выскочила из кухни и, захлопнув дверь, заперла ее на ключ.
— Это дорого вам обойдется, — прошипела она, грозя ему кулаком, разъяренная, как ведьма. Борьба так истощила ее, что она едва держалась на ногах. — Сволочь, подлец, пропади ты пропадом, ты еще ответишь за это, мой муж тебе покажет.