— Как видите, не такой уж я добросовестный — явился на прием прямо в лыжных башмаках, но они слишком сильно стучат, разрешите мне удалиться на пятнадцать минут, чтобы принять душ и переодеться.
— Разрешаю, — мило произнесла она. — А что сказать тому человеку, у которого болит нога? Ему подождать или лучше прийти попозже?
— Это уж сами решайте.
Не прошло и четверти часа, как я вернулся, никто меня не спрашивал. Эва приняла меня так, словно у нас уже появилась общая тайна.
— Вы позволите одно замечание? — спросила она немного погодя.
Я поглядел на нее с любопытством и ничего не ответил. Любопытство относилось не к замечанию — я и так знал, что оно касается меня и что это будет первым шагом Эвы в поисках личного контакта, за которым последует второй, потом третий, и в одно прекрасное утро она станет натягивать чулки, сидя на моей постели, — я смотрел с любопытством, желая понять, не будет ли унизительным для меня, если завтра или на будущей неделе, когда мне естественно потребуется женщина, я возьму ту, что под рукой, работает со мной рядом, собственно говоря, является моей подчиненной. Окажется ли это интересным?
Я раздумывал над этим, пока она высказывала свое замечание. Разумеется, она сказала, что мысленно просила у меня прощения за то, что до сих пор думала, будто я из чистого франтовства переодеваюсь перед приемом больных, тогда как все остальные здесь, в горах, остаются в обычной одежде, но теперь, когда я поднялся на Гайю пешком, не дожидаясь автобуса, словом, теперь она понимает, как неверно судила обо мне, и видит, что я отношусь к своему врачебному призванию гораздо серьезнее, чем можно было подумать.
Да, надо сказать, ее замечание я нашел весьма разочаровывающим и глупым и задумался, как бы ответить ей в том же духе, обманув ее надежды, и искал слова, которые бесповоротно положили бы конец нашему интимному дуэту, но времени высказать их у меня не осталось, так как в дверь постучали, и вошла та самая женщина, которая вела машину и бросила меня на полдороге.
— Простите, — сказала она, потом взглянула на меня и узнала. Тут она прижала руку к груди и воскликнула: — О, это ужасно! Я никогда себе не прощу!
Я встал и шагнул ей навстречу.
— Это вас я бросила там, на дороге, да?.. Конечно, такого поразительного сходства не бывает, нет, это невозможно! Но почему вы не сказали, что вы врач? Видите, как получилось, я вас бросила, а не прошло и часа, как уже нуждаюсь в вашей помощи. Правда, собственно говоря, по вашей же вине.
— На что жалуетесь?
— Я такая нервная, что… о, господи…
Неожиданно она закрыла лицо руками и расплакалась. Мы усадили ее. Эва принесла стакан воды, из которого женщина отпила традиционные два глотка и, вытирая глаза, сказала:
— Мне нельзя было вести машину, у меня нервы как тряпки… а то, что случилось на дороге… прошу вас, дайте мне какое-нибудь успокоительное…
Она потрясла головой.
— Это так глупо звучит, мне просто стыдно.
Менее глупым, однако, это не стало. Я насмешливо смотрел на нее: на стуле, опустив плечи, сидела женщина, воплощающая в себе самый распространенный в мире диагноз — нервическое существо, которое любит себя показать, от скуки и самообожания медленно губит самое себя, лишь бы ее заметили, лишь бы ею восхищались. Я не прислушивался к тому, что она говорила. Подобное я слыхал уже сотни раз.
— Послушайте, — перебил я ее, — никакого успокаивающего лекарства я вам не дам, пусть ваша нервозность пройдет от того, что я восполню свое упущение и поблагодарю вас. Очень сожалею, что не сделал этого там, на дороге: спасибо, что вы так охотно помогли мне, протащили часть пути. Поверьте, тогда самое трудное было уже позади.
Конечно, это пришлось повторить ей несколько раз, успокаивать ее, уверять, что она ошибается, ее смутила извилистая горная дорога. В конце концов я дал ей таблетку беллоида, чтобы она приняла ее, если не верит в успокоительную силу слов.
Она улыбнулась мне.
— Нет, нет, верю. Спасибо.
Когда она ушла, я решил, что соблазню эту женщину, пока она будет на Гайе. Она того заслуживает. Такие глупо романтичные, самовлюбленные люди заслуживают того, чтобы по крайней мере разок-другой с радостью согрешить против собственных моральных норм. Да и задача моя не из легких — ее затрудняет приехавший с нею муж, а еще больше эти ее восхитительные моральные нормы. По крайней мере, меня это развлечет.