Он страшно обрадовался и заспешил по крутому подъему, чтобы успеть к автобусу. В автобусе он потирал руки.
— Эх, до чего ж хорошо придумано! — повторил он дважды.
Мой знакомый, к которому я привел его, принял нас с большой радостью. Однажды он пригласил меня к своей дочке, потом во время своих блужданий я раза два заходил к нему без зова посмотреть свою маленькую пациентку, и с тех пор, когда мы встречаемся, он неизменно дарит меня благодарным вниманием, лаской, — даже неловко становится. В доме у них было очень тепло, пожалуй, слишком тепло, просто жарко, пришлось раздеться и остаться в рубашке; мой приятель, маленький Мольнар, тоже разделся. Одно за другим сдирал он с себя бекешу, вязаную куртку, пиджак, пуловер, а перед нами стояла бутылка с палинкой. Палинка была ежевичная, у моего новоиспеченного протеже глаза так и заблестели. Такой он еще никогда не пробовал. Через десять минут хозяин дома и гость погрузились в такие дебри и тайны винокурения, что на мою долго не оставалось ничего иного, как то и дело поднимать стопку, да еще благодарить и отказываться, когда мне предлагали сало, колбасу либо ветчину: спасибо, мол, достаточно, больше не могу.
Хозяин проводил нас до автобусной остановки, заставил Мольнара пообещать — пока тот здесь отдыхает, — обязательно еще разок наведаться к ним, а меня просил, если забреду в их места, не обходить его дома стороной.
— Я и не знал, что вы врач, — сказал в автобусе Мольнар.
— Это в вас и симпатично, что вы меня ни о чем не спросили.
— Наверно, вы хороший врач, раз люди вас любят.
Я задумался: за время своей почти полугодовой врачебной практики я как-то не замечал особой любви к себе, быть может, потому, что не очень в ней нуждался. Меня скорее утомляло, когда кто-то бывал благодарен, обязан мне, но не говорить же такое этому коротенькому человечку.
Прощаясь у входа в дом отдыха, Мольнар потряс мне руку.
— Мы еще встретимся. А не получится случайно, так загляну как-нибудь к вам в кабинет, отыщу. Если не буду в тягость.
— Что вы! Мне тоже было очень приятно провести с вами утро.
Тем больше поразило меня, когда я спустился обедать, что за столом, за нашим столом восседал маленький Мольнар, погруженный в беседу с Печи. Завидя меня и радостно поздоровавшись, он с огромным удовольствием сообщил Эржи, что ему, мол, очень повезло со мной.
Печи, повернувшись ко мне, объяснил, что уже знает от товарища Мольнара, как мы провели вместе утро.
Все это было мне вовсе не интересно, но одно разозлило: Мольнар сидел на моем месте. До сих пор за столиком на четверых мы сидели втроем, и Эржи обычно оказывалась между нами. А теперь я должен был сесть на свободное место против нее. На мгновенье я подумал было, не попросить ли Мольнара пересесть с моего места, но это выглядело бы смешно.
Я сел напротив Эржи, но она на меня не смотрела, прислушиваясь к разговору двух мужчин. Удивление мое все росло. Маленький человек говорил в обычной своей манере, но теперь разговор шел на какую-то серьезную тему. Насколько я понял, он говорил об использовании водной энергии. Водной энергии горных речек.
— Паршивые речушки, вроде Тарны, Эгера, не стоят и того, чтобы на них мельницу ставить, не то что электростанцию… но вот если пойти на небольшие преобразования…
Я в этом вопросе не разбирался, но Печи инженер, он-то разбирается! Сидит да кивает с видом школьника перед учителем. И лицо у него лживое, и голос.
— Разумеется, — говорил он, покачивая головой. — Ничего не поделаешь, мы бедны, — добавил он чуть погодя.
Когда подали суп, Мольнар неожиданно переменил тому разговора. Он обратился к Эржи:
— Ну, как? Когда ожидаете маленького?
Услышав этот вопрос, я неожиданно ощутил такой гнев, словно заметил, что меня обкрадывают. Словно кто-то вмешался в мои дела — да каким фамильярным тоном, вот так, запросто, между прочим, без всяких предисловий. Я поглядел Эржи в лицо, увидел, как она покраснела, а ответил вместо нее Печи, назвав какую-то дату.
— Это хорошо, — рассмеялся мой маленький приятель и потрепал Эржи по руке. Так ласкают собаку.
Я не мог выговорить ни слова, все кипело во мне от гнева. И они это терпят? Или только я такой бешеный, а это не более чем любезность? Но как смеет любезничать с моей женщиной этот маленький, коротенький человек… даже если они старые знакомые?