1953
Февраль
Над ширью полей порожних
небес весенний синяк…
Зима плывет на полозьях,
зима скользит на санях.
Задумавшиеся деревья,
задористые лучи,
в оврагах – ревущие ревмя
всклокоченные ручьи.
На ветра скрещенных саблях
сложил свою голову снег,
и свищет отходную зяблик
зиме уходящей вослед.
1953
Март
Открой скорей ресницы,
не в зимнем беспамятном сне:
звенят, звенят синицы
повторную славу весне.
С тобою сядем рядом
на ветра большой самолет,
весенним водопадом
нас с ног до голов обольет.
Ты вспомнишь, как это похоже
на то, что видел глаз,
когда мы были моложе,
но зорче в тысячу раз.
Потому-то только теперь нам
без розовых очков
все видимо точно и верно
раскрытою ширью зрачков.
Открой живей ресницы,
взгляни сюда сама:
последние страницы
перелистывает зима!
1953
Июнь
Что выделывают птицы!
Сотни радостных рулад,
эхо по лесу катится,
ели ухом шевелят…
Так и этак, так и этак
голос пробует певец:
«Цици-вити», – между веток.
«Тьори-фьори», – под конец.
Я и сам в зеленой клетке,
не роскошен мой уют,
но зато мне сосны ветки
словно руки подают.
В небе – гром наперекат!..
С небом, видимо, не шутки:
реактивные свистят,
крыльями кося, как утки.
1953
Сентябрь
Перенюханы все цветы,
пересмотрены все звезды;
мне всех гор пламенели хребты,
всех зверей тяжелела поступь!
В мире было что посмотреть,
что приметить и что послушать:
ввысь стволов уходящая медь,
отдаленные крики петушьи;
Дым меж веток висел слоист
синеватою пеленою;
вверх ладонью кленовый лист
как литой блестел под луною;
Все, чего рабочий не мог
до советской власти добиться;
что он с первого мая берег –
ветку зелени, пенье птицы;
Все, что гнали в двери взашей,
а оно в окно наплывало;
все, на что душа торгашей
безразличная наплевала!
Что им блеск серебра в реке,
что им золото листопада, –
пачку акций в одной руке,
а в другой автомат им надо!
Все, что – как бы он ни был мал,–
ничего не сказав об этом,
все простой человек понимал,
так как был заодно с поэтом.
1953
Заря идет
Глазами вверх,
плечами вверх
лечь.
На всклокоченной траве
лежать
и, не страшась простыть,
фиксировать распад росы.
А после,
привалясь щекой
к земле, гудящей, как строка,
будить кузнечика щелчком:
«Заря идет.
Подъем, стрекач!»
1953
Маяковскому
Драгоценный наш друг Володя!
Вы снискали себе по праву
уваженье во всем народе,
молодую всемирную славу.
Как-то странно, что я прикасался
к вашей теплой большой руке;
что в одном с вами поезде мчался,
об одной толковал строке.
Хорошо, что были вы живы,
громкозвучный, смелый, большой;
никогда не бывали лживы,
никогда не кривили душой.
С вами весело было смеяться,
с вами неба – синей синева;
с вами нечего было бояться
отставать или унывать.
Сколько с вами строф понаписано, –
поспевай лишь рифмы строгать!
Как умели вы ненапыщенно
похвалить или разругать!
Говорят, что строка ваша – лестница,
изучают отдельные части,
а ведь прежде всего она – вестница
человеческого счастья.
Удивляются строю и ладу,
восторгаются: «Златоуст!»
А ведь главное – широта вашего взгляда,
глубина ваших чувств.
Нет, не только событий отклик,
понимаемый кое-как, –
ежедневный творческий подвиг
был ваш путь в века.
Вы не только жизнь посвятили
грозным схваткам со стариной,
но и первым вы ощутили
коммунизм, как свой дом родной.
Потому-то снова и снова
вы – на вышке сторожевой,
воплощенный не в мрамор, а в слово
неуемный, жаркий, живой!
1953
Ромео и Джульетта
Люди! Бедные, бедные люди!
Как вам скучно жить без стихов,
без иллюзий и без прелюдий,
в мире счетных машин и станков!