По красоте твоей тоскуя, ее ищу, о ней я плачу.
Меджнун, блуждающий в безумье, горя в огне страстей, я плачу.
Не в силах я открыть все тайны, все муки сердца моего.
Но знаю, что оно разбито на тысячи частей, и плачу.
Твои уста сродни рубинам, язык твой сладок, как шербет.
Твой светлый лик подобен солнцу. О свет моих очей, я плачу.
Весь облик твой как сад весенний. Ты и тюльпан, и кипарис.
Вот почему, тобой отвергнут, как скорбный соловей, я плачу.
Ох, как я жажду вновь увидеть твои глаза, твои уста.
Откликнись! Как бездомный нищий, встав у твоих дверей, я плачу.
Ручьем кровавым льются слезы из глаз моих. Что делать мне?
Любимая! Едва лишь вспомню о красоте твоей, я плачу.
О боже правый, дай Машрабу из моря истины испить.
Твердя, как дервиш: "Боже! Боже!" — день ото дня сильней я плачу.
"Твои изогнутые брови..."
* * *
Твои изогнутые брови — алтарь священный для меня.
Твой лик — луна во мраке ночи, и он же — солнце в свете дня.
Твои следы — моя Кааба. Я раб твой, я твой верный пес.
Молюсь у твоего порога, смиренно голову склоня.
Пусть, как палач, меня терзает моя мечта о двух мирах.
Я даже с целым войском справлюсь, твой облик в памяти храня.
О, если я с тобой в разлуке другую вспомню, покарай!
Смирюсь, приму любую кару, лишь одного себя виня.
Но нет, других красавиц чары не властны над моей душой.
Твоих кудрей волнистых кольца — моя надежная броня.
Что это? Молния и ливень? Нет, это слез моих ручьи.
Дым вздоха моего и пламя во мне горящего огня.
"Несбыточны мои мечтанья..."
* * *
Несбыточны мои мечтанья. Кому же плакать, как не мне?
Предела нет моим страданьям. Кому же плакать, как не мне?
Один я на опасных тропах, во мраке траура один.
Один в моих слепых блужданьях. Кому же плакать, как не мне?
Припал я к божьему порогу, молился, каялся в грехах.
Но бог не принял покаянья. Кому же плакать, как не мне?
Смутил я воплями своими любимую Офок-ходжи,
Но не прервал я их свиданья. Кому же плакать, как не мне?
Приказ наставника исполнив, я роздал все мое добро.
Но бог презрел мои даянья. Кому же плакать, как не мне?
О, если, выпив чашу правды, на путь неправедный вступлю,
Погрязну в тине злодеянья, кому же плакать, как не мне?
Старик семидесятилетний, служивший истине всю жизнь,
Я обречен на поруганье. Кому же плакать, как не мне?
О, если, в мир, войдя с надеждой, Машраб надежду потерял,
Сгорел в тяжелых испытаньях, кому же плакать, как не мне?
"Отчизну создал я газелям..."
* * *
Отчизну создал я газелям в пустынях сердца моего.
Газели скорби и печали в пустынях сердца моего.
Влюбленные, ко мне идите, я ваш единственный приют.
Для вас цветущим садом стали пустыни сердца моего.
Как дождь весенний, льются слезы. Я сердце подарил тебе.
Йеменским лалом засверкали пустыни сердца моего.
В былые дни не расставалась твоя любовь с моей душой.
Как пара горлинок, летали в пустынях сердца моего.
Бывало, взглянешь ты — и сразу в душе моей цветов не счесть.
Мы всем садам предпочитали пустыни сердца моего!
Но, видно, сам огонь бесчестья, безумец, я разжег в душе:
Как саламандра, запылали пустыни сердца моего.
Машраб, ты сам, готовясь к смерти, сшил саван из одежд любви.
И снова расцветут едва ли пустыни сердца твоего!
"Цветок не может без прохлады расти..."
* * *
Цветок не может без прохлады расти, цвести, благоухать
Лишенный дара красноречья, что может он в любви понять?
Сорви в саду весеннем розу — замолкнет песня соловья.
Вспорхнет он, улетит, печальный, и не вернется в сад опять.
В огне любви желтеют лица, слабеют крепкие тела,
Но если сердце не пылает, кто станет сердце сердцем звать?!.
Искал я от любви бальзама, но милая сказала мне:
"Любовь бальзамом не излечишь, как реку не воротишь вспять".
Иной глупец глядит с презреньем на всех людей!
Ну что ж, пускай! Не может тусклый черный камень рубином бадахшанским стать.
Машраб, не сетуй, что разлука разбила грудь твою. Смотри!
Рубин разбит на сто осколков, а стал ли меньше он сиять?!.